Зажигалку я махнул на банку китайской тушонки и буханку хлеба. Затем задумчиво постоял возле небритого мужика в заскорузлой робе, торгующего ржавой пухлой воблой. Вспомнились золотые деньки, когда чуть ли не на каждом углу можно было попить бочкового пива.
Превратно истолковав мою задумчивость, мужик приосанился и заорал:
— А кому воблу! Воблу вяленую! По дешевке! Налетай! Поллимона штука!
Он схватил одну воблу за хвост и хряснул ею о прилавок. Из пасти воблы вылетело с десяток опарышей.
— Ап-петитная! Ар-роматная! Сама в рот просится!
— Мужик, почем зря наживку разбрасываешь, — остудил я его.
— Игорь Викторович? — сказал мне кто-то в ухо, — пивка не желаете?
Я оглянулся. Сбоку от меня стоял гладко выбритый парень, весь в «варенке», со спортивной сумкой через плечо. Он радушно улыбался, но в глубине его глаз засело, что-то такое, что роднило его с пасшим меня хмырем. Хмыреныш, одним словом. Поймав мой взгляд, он приоткрыл сумку, доверху набитую металлическими банками дойчляндовского пива.
— Почем?
— Что — почем? — почти искренне изумился хмыре-ныш. — Для вас, Игорь Викторович, на шару!
Давненько меня не величали по имени-отчеству. И пивом за так не потчевали. Я внимательно посмотрел в глаза хмыренышу. Голубые, заискивающие.
— Ну-ка, свистни, — предложил я. Хмыреныш растерялся.
— Что?
— Свистни говорю! — свирепо приказал я и состроил зверскую морду.
Морда оказала действие. Хмыреныш послушно сложил губы гузкой и свистнул.
— Порядок, — оттаял я. — Наливай.
— Минутку, — попросился хмыреныш, подскочил к продавцу воблой и, не торгуясь, приобрел пару рыбцов.
— Идемте, — предложил он.
Я не двинулся с места.
Хмыреныш сделал пару шагов и оглянулся.
— Что же вы, Игорь Викторович?
— Куда?
По морде хмыреныша мелькнула мимолетная тень.
— Игорь Викторович, ну не здесь же, — понял он меня. — Хоть в трамвайчике посидим.
Трамвайчик стоял возле самого входа на рынок. Без колес, обшарпанный, с выбитыми стеклами и остатками пластиковых сидений. Когда-то здесь была трамвайная ветка. С отключением электричества рельсы разобрали, колеса сняли. Говорят, за бугром наш металл здорово идет — тонна за банку пива. А короб трамвая остался. По-моему, специально для таких случаев, как этот.
В хвосте вагончика сидели трое бомжей и квасили самогон.
— Брысь! — мимоходом оповестил их о своем появлении хмыреныш, и бомжи испарились.
Хмыреныш поклал на сиденье воблу, поставил с десяток банок пива.
— Угощайтесь.
Я сел, вскрыл банку пива, но, поймав на себе внимательный взгляд хмыреныша, протянул банку ему.
— Отхлебни.
— Да что вы, Игорь Викторович! — попробовал возмутится хмыреныш, но пиво отхлебнул.
— Достаточно, — мрачно кивнул я, залпом опорожнил надпитую банку и протянул руку за второй.
Только тогда хмыреныш сел и тоже откупорил банку.
— Игорь Викторович, а свистеть вы меня зачем заставляли? — спросил он, как я понимаю, для завязки разговора.
— Проверял, не педик ли ты. Говорят, они свистеть не умеют.
Хмыреныш конфузливо захихикал.
— Воблой угощайтесь, — предложил он, а сам достал коробку козинцов, открыл и так это аккуратно отправил один козинец за щеку.
— Сам эту воблу жри, — мрачно буркнул я, запустил в коробку пятерню и бросил горсть козинцов себе в рот. Козинцы с пивом хороши! Правда, некоторые утверждают, что с Коньяком, но где он, тот коньяк? Стал такой же мифической жидкостью, что и амброзия…
— Откуда меня знаешь? — спросил я между четвертой и пятой банками. На дурняк пиво шло неслабо.
— Читал ваши рассказы.
Вот те на! Я уж сам забыл, что когда-то пописывал и даже печатался. Когда бумага была. А сейчас и под воблу подстелить нечего…
— А я думаю, что пивом угощаешь? Понравилась моя писанина, что ли?
— Ага. А «Про зайчишек» ваше класс!
Я стрельнул в него глазами. А мог бы и из бластера.
Но я добрый, особенно под хмельком. Была у меня повестушка с таким названием. Но об этом названии знали только я и мой редактор. Да еще, наверное, в КГБ.
Им тогда по рангу положено было все знать, особенно о бумагомараках. По каким-то политическим мотивам мое название было отклонено, и, не притерпев более ни одного изменения в тексте, повестушка увидела свет под другим. Так что знать ее первое название хмыреныш не мог. Разве что имел отношение к почившему в бозе КГБ.
— Ладно. — Я смял пальцами девятую банку. — Пива я попил. Спасибо. Что нужно? Хмыреныш заерзал.
— Да что нужно… Пивом вот просто хотел угостить, известного писателя…
В животе у меня забурчало. То ли от наглой лести то ли пиво вступило противоречение с месячным эквивалентом синтет-пищи.
— Тогда пакеда, — махнул я рукой и встал. Хмыреныш засуетился. Просто так расставаться со мной явно не входило в его планы.
— Игорь Викторович, — заныл он у меня за спиной, — а у вас ничего нового не написано? Почитать не дадите? Я резко повернулся. Лясы точить с хмыренышем было не с руки — пиво окончательно рассорилось во мне с синтет-пищей.
— Написано, написано! — гаркнул я ему в рожу.
— И накакано! Вот тебе мое чтиво!
Я выдернул из-под мышки бластер и саданул из него в сумку хмыреныша. Полсумки как языком слизнуло.
— Что вам, хмырям, от меня надо?! — Я направил дуло бластера в лоб хмыреныша, и его морду будто кто враз оштукатурил. — Чо меня пасете? Чо каминные часы скупаете, будто оглашенные?!
— Так они… — затрясся хмыреныш, — ходят…
— На то и часы! Дерьмом не торгую! — взбеленился я и сделал вид, что собираюсь пальнуть. Хмыреныш обделался.
— Так… — механизмом в них… нет…
Ели-пали! У меня даже в животе на мгновение бурчать перестало. Кажется, там установилось шаткое временное перемирие.
— Пшел вон! — гаркнул я, чувствую, что военные действия во мне вот-вот возобновятся.
И, пока хмыреныш во все лопатки улепетывал в сторону рынка, я галопом помчался к ближайшим развалинам.
Когда я просветленный и внутренне удовлетворенный вновь выбрался на улицу, то враз остолбенел. К развалинам приближалось пяток хмырей. Чапали они чуть ли не на цыпочках, рассыпавшись цепью, с пукалками наизготовку.
Мать их хмыриную! Я метнулся назад в развалины, и тотчас над головой, кроша штукатурку, прошлась
