Наташа потачала головой.
— Нет, Артем, — мягко сказала она и положила свою ладонь на мою, В ее глазах светилось сострадание высокоинтеллектуального существа по отношению к умственно неполноценному, — Ни к чему это. Принимай все как есть.
Я отдернул руку, Не хватало, чтобы она тактильным способом узнала, о чем я думаю, — от ее прикосновения приглушенное спором желание всколыхнулось и всплыло на поверхность.
— В таком случае, выпьем, — ни на кого не глядя, предложил я. — За ту Наташу, которая раньше всегда была со мной искренней… До дна.
Я взял рюмку, чокнулся со стоявшим на столе бокалом Наташи и залпом выпил.
Уловка сработала. Наташа подняла бокал, сделала большой глоток и вдруг, поперхнувшись, замерла. Лицо пошло красными пятнами, она закашлялась, уронила бокал и начала медленно сползать с кресла.
— Зачем?.. — прохрипела она. — Зачем ты…
— Что с вами, Наташенька?! — вскочил Бескровный. Он подхватил ее под руки и усадил в кресло. Голова Наташи запрокинулась, руки безвольно свесились через подлокотники.
— Нашатырь, быстро! — крикнул Бескровный, и я бросился за аптечкой.
Глава 26
Когда через минуту я вернулся с ватой и нашатырем, Наташа уже очнулась и сидела бледная как мел. Уловив запах аммиака, она слабо отмахнулась и пробормотала заплетающимся языком:
— Не надо… Нельзя…
Я хотел протереть ей виски, но Валентин Сергеевич перехватил мою руку.
— Хватит экспериментировать! Нельзя, значит, нельзя! — Он наклонился к Наташе и участливо спросил: — Воды?
— Да…
Он дал ей напиться, затем обрызгал лицо. Щеки чуть порозовели, и Наташа наконец смогла сесть удобнее.
— Нельзя нам спиртное… — сказала она.
— Почему?
— Все, что сильно воздействует на эмоциональный фон, дестабилизирует эго, ввергает его в кому…
— Эго? Они так себя называют?
— Они себя никак не называют, мы их так называем. Второе «Я».
Меня охватило раздражение.
— Ты уверена, что второе, а не первое?
Наташа глубоко вздохнула.
— Не имеет значения. У тебя какая рука первая — левая или правая?
Я сел, налил в стакан сока, выпил.
— Спиртное — нельзя, сигареты — нельзя, кофе — нельзя, наркотики — нельзя… А что — льзя? Сплошные минусы.
— Артем, вы выбрали неверную систему координат, — заметил Бескровный. — С каких это пор наркотики стали плюсом? И вспомните, что сами недавно говорили об алкоголе… — Он повернулся к Наташе: — Как вы себя чувствуете?
— Неважно. — Она попыталась приподняться, но ничего не получилось. — Мне лучше уехать.
— Что вы, Наташенька, как можно в таком состоянии! — замахал руками Бескровный. — В особняке много комнат, полежите, отдохните. Почувствуете себя лучше и поедете.
— Нет… В городе, среди своих, эго быстрее выйдет из комы.
Я посмотрел ей в глаза.
— Может, все-таки останешься?
Она не отвела взгляда, слабо улыбнулась и отрицательно покачала головой. Мои планы рухнули. Ничего от Наташи, которую я знал, в ней не осталось. Сплошное эго в коме.
— Как же ты доберешься?
— В стопоходе автопилот.
Она начала неуклюже подниматься с кресла.
— Я тебя отвезу, — внезапно решил я. — Стопоход потом кто-нибудь заберет. Думаю, Ремишевский со своими друзьями не замедлит объявиться.
Подхватив под руку, я повел ее к «Жигулям» и усадил на переднее сиденье.
— Как некрасиво получилось… — суетился Бескровный. — Извините нас, Наташенька.
— Что вы, Валентин Сергеевич, — через силу улыбнулась она. — Ничего страшного, вы же не знали.
— Приезжайте еще, — сказал он, — гарантирую, в следующий раз подобного не случится. Все будет красиво.
Я бросил на Бескровного красноречивый взгляд, но ничего не сказал. Старый ловелас — красоты ему захотелось! Обойдя машину, сел в водительское кресло и раздраженно захлопнул дверцу. Вернусь, тогда поговорим — не для того из города уезжали, чтобы «новообращенных» в гости приглашать.
Валентин Сергеевич заглянул в окно.
— Будьте добры, Артем, привезите сигарет.
Он помялся, но больше ничего не добавил, выпрямился и помахал на прощание рукой. Наверное, хотел напомнить о пиве, но после утреннего разговора об алкоголизме не стал этого делать.
Я кивнул и тронул машину с места.
— Как ты? — спросил я, когда спустились с косогора. Спросил больше для проформы, чтобы прервать тягостное молчание.
— Уже лучше… — еле слышно прошептала Наташа, и я обеспокоено посмотрел на нее. Она сидела откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Бледность почти исчезла, и это обнадеживало.
— Вы что, настолько крепко связаны, что при отторжении симбиота можете умереть?
— Не знаю, — помедлив, ответила она, не открывая глаз. — Но при старении организма мы умираем вместе.
— Значит, если бы ты выпила стакан водки…
— Нет, мы бы не погибли. Оба впали бы в кому, и надолго.
— Ну-ну…
Я покосился на нее. В расслабленной позе лежащей женщины всегда есть что-то влекущее, а я отнюдь не скопец. Еще совсем недавно нас многое с Наташей связывало.
Оглядевшись по сторонам, я остановил машину и повернулся к ней.
— Ната…
— Езжай в город, — бесцветным голосом проговорила она, не открывая глаз.
Тогда я наклонился и поцеловал ее в губы. Она не ответила, и губы у нее были твердые, неподатливые.
— Ната… — повторил я.
Наташа открыла глаза и посмотрела на меня холодным взглядом. В глубине глаз таилось нечто такое, отчего я отпрянул, словно получил пощечину. Нет, не сострадание ко мне «новообращенной» было в ее глазах, а пустота и равнодушие, будто я был неодушевленным предметом. Ничто так не цепляет за душу мужчину, как безразличие бывшей любовницы.
— Поезжай, — сказала она. — Ничего у нас не получится.
И я поехал.
С неба светило родное солнце, но поля вокруг были усажены чужеродными растениями, а на сиденье расположилось существо, рядом с которым я выглядел этакой кистеперой рыбой. Реликтом, чудом сохранившимся анахронизмом, стоящим на давно пройденной ступеньке эволюционной лестницы, соответствующей третьей-четвертой неделе развития зародыша, когда еще можно сделать аборт. И не
