На некоторое время в соседней комнате воцарилась тишина:
— В первый раз, что ли? — наконец спросил парнишка.
— Угу…
— Во второй раз понравится. Одевайся и подай мне пиво.
— Леш, мы юбку испачкали…
— Подумаешь, испачкали! Щас в универмаг зайдем, новую выберешь.
— Леш, а воспитатели говорят, что каждый день вещи менять нехорошо.
— А ты их, блин, больше слушай! Правильные выискались!
— Пойдем, Леш…
— Щас, пиво допью. И диск забрать надо.
Вскоре они ушли, и в загсе воцарилась тишина. Пока малолетки занимались сексом, сознание воспринимало происходящее абсолютно индифферентно, но стоило им уйти, как в голове начали появляться безрадостные мысли. Земной, убогий и жестокий мир продолжал существовать в розовом раю на уровне детей. И хоть я не принимал таких отношений, они все же были гораздо ближе и понятнее, чем отношения между «новообращенными». Не знаю, что за сознание впихнули в мое искусственное тело пришельцы — моделировали ли его или скалькировали матрицу с конкретного человека, — но это было человеческое сознание. А раз так, то я вправе считать себя человеком.
Сдвинув с груди толстенные амбарные книги актов гражданского состояния, я сел и прислонился спиной к стеллажу. Как ни бунтовал рассудок против раскрытия тайны моего существования, я сумел обуздать себя и принялся скрупулезно осмысливать факты. Сказанное Ремишевским могло оказаться дезинформацией, чтобы сбить меня с толку и на время выключить из игры, ни цели, ни смысла которой я не понимал. Конечно, глобальная цель — вторжение — была понятна, но какую игру затеяли со мной? Или все-таки мое искусственное происхождение — суровая правда? Увы, чем дальше я анализировал факты, тем больше убеждался, что Ремишевский не солгал. О моем искусственном происхождении свидетельствовали уникальные способности, которые должны обеспечить агенту финансовую и личную независимость, подспудное желание нигде не светиться, быстрая регенерация тканей, повышенное чувство опасности, бывшее и до «подарка» Тонкэ-террориста достаточно острым, сверхбыстрая реакция, фотографическая память… Наконец, попытка Ремишевского выяснить прибором мое кодовое имя — с чего бы, спрашивается, он это делал, будь я обыкновенным человеком? В эту же версию вписывался отказ Сэра Лиса и Наташи объяснить, почему я не могу стать «новообращенным». А в пользу моей искусственной оболочки и ее небольшого срока жизни говорили начавшая пробиваться седина и морщины. Все остальное — детство в Лебединске, учеба в спецшколе, родители, их гибель, похороны — являлось не больше чем легендой искусственного сознания. Находясь на Земле, я не должен был знать, что являюсь агентом, мне следовало ощущать себя человеком, иначе считываемые с моего мозга данные несли бы субъективную оценку. Но, похоже, мои создатели перестарались, Я начал ощущать себя человеком настолько, что фактически им стал. И неважно при этом, что мое тело искусственное, а сознание запрограммировано. Я — ЧЕЛОВЕК. И как человек буду действовать и жить. Какой бы ни была земная цивилизация — жуткой и убогой, с точки зрения эго, — но это моя цивилизация. И я буду ее защищать, какими бы благими намерениями ни руководствовались пришельцы при вторжении. Не только человек имеет право на личную жизнь и смерть, но и цивилизация. И никто не вправе решать проблемы жизни и смерти за нас — ни политики, ни бог, ни пришельцы. Только мы сами. Люди. И что бы там ни говорили о моем искусственном происхождении, я себя числю одним из людей. И никак иначе.
Выбравшись из-под груды рухнувших со стеллажа амбарных книг, я отряхнул одежду от пыли и вышел из «Архива». В рабочей комнате на столе возле так и не выключенного компьютера стояли пустые банки из-под пива, пластиковые судочки с нетронутой экзотической едой, на полу валялись конфетные бумажки и окурки. Насвинячить и уйти — это по-нашему. Как этот Леша называл «новообращенных самаритян» — «правильные»? А мы, значит, неправильные…
Выйдя из загса, я направился к летнему кафе. Как же, так меня и ждало пиво — на столике остались бокал, тарелочка с паториче, пустая банка, записка, а полные банки исчезли. Я припомнил разговор малолеток и понял, кто был тот самый лох, у которого Леша «стибрил» пиво. Что ж, поделом, буду знать, что не только «правильные» в городе живут. Можно было взять пару банок из машины и посидеть под тентом, но пить пиво в одиночку расхотелось. Причем не столько пить, как при этом размышлять. Хватит, доразмышлялся, голова пухнет. Пора искать Тонкэ-террориста — если он умеет создавать пробой купола для снарядов, то, естественно, может создать пробой и для прохода человека. Мысль, конечно, верная, только как его найти, когда вот уже неделю Ремишевский со своей командой ловят его и никак поймать не могут?
Я сел за руль, бросил взгляд на заднее сиденье. Нет, в этот раз Тонкэ там не было, да и некуда ему подсаживаться — все под крышу заставлено ящиками с пивом. И тогда я понял, что никого мне искать не надо — Тонкэ сам меня найдет. Не напрасно он два раза прокрадывался в машину, звонил по телефону и советовал, как добиться приема телепрограмм из-за купола. Нужен был я ему не меньше, чем он мне.
Когда я подъехал к особняку, Бескровный меня не встречал. На столике у бассейна громоздилась грязная посуда — видимо, писатель считал, что если готовит он, то убирать должен я. А сам наверняка до беспамятства накачался коньяком и дрыхнет беспробудным сном. Есть за ним такой грех…
Я выгрузил ящики из машины на террасу, затем взял ящик с сигаретами и понёс в комнату Бескровного, руководствуясь мелочной злостью — раз он решил вменить мне посудомоечные работы, то пусть таскает пиво в погреб. В каком бы состоянии он ни находился.
К моему громадному удивлению, Бескровный не был пьян и не спал. В комнате висели слоистые облака табачного дыма, а Валентин Сергеевич сидел у компьютера с сигаретой во рту и увлеченно барабанил по клавиатуре. Моего появления в комнате он не заметил.
Я поставил ящик на пол, подошел, заглянул через плечо на дисплей. Бескровный писал роман. Вдохновила его Наташа, и не волновало писателя, что в розовом раю его творчество будет отнесено к примитивистскому направлению. Судя по тому, что удалось прочитать на дисплее, Бескровный изменил своему кредо — работать исключительно в жанре фантастики — и описывал реальные события (хотя, по большому счету, то, что творилось под куполом, было не менее фантастично, чем происходившее вего романах). Главным героем был я, но фамилию Валентин Сергеевич немного изменил — не Артем Новиков, а Артем Новицкий. Бескровный как раз описывал беседу между Новицким и неким писателем Виталием Сергеевичем накануне вторжения эго.
Главный герой (то есть я) рюмка за рюмкой хлестал водку, безбожно курил, но тем не менее внимательно слушал наукообразные сентенции образцового трезвенника Виталия Сергеевича, потягивающего из бокала чистый тоник и деликатно отмахивающегося от табачного дыма.
— Сигареты заказывали? — сказал я, наклонившись к уху писателя. — Принимайте.
Вопреки ожиданию, он не вздрогнул, не испугался, а продолжал молотить по клавишам, не поворачивая головы.
— Сигареты? — отстраненно переспросил он. — Это хорошо, а то у меня заканчиваются… Не могу работать без «соски» во рту…
(В это время главный герой романа скомкал пустую пачку «Новости», распечатал новую и закурил.)
— Еще пиво привез, — сказал я. — Не соизволите ли перетащить ящики в погреб?
— Пиво? — все так же отстранение переспросил Бескровный. — Нет, спасибо, не буду. Когда работаю, спиртное не употребляю…
(Главный герой вылакал очередную рюмку водки и жадно запил ее пивом.)
— Ну-ну, — саркастически хмыкнул я, отошел в сторону и смерил писателя оценивающим взглядом. Оторвать его от работы не могли ни ядерная катастрофа, ни наступление Судного дня. Разве что отключение электричества. Но под куполом не было Чубайса. — Окно открыть? — предложил я. — Накурено так, что дышать нечем.
— Если не трудно… — пробормотал он, не отрывая взгляд от дисплея.
Что он пишет в данный момент, я уже не видел, но был уверен на сто процентов, что собеседник главного героя встал из-за стола и открыл форточку.
Распахнув окно, я вышел из комнаты и плотно прикрыл дверь. Вечерело, от реки тянуло сыростью, и как бы писателя не просквозило. Пусть работает, если ему в радость, а я займусь физическим трудом — надо
