Ханна смотрела на нее все так же настороженно. Ее беспокоил этот безбожный разговор, но она сумела взять себя в руки и продолжила:
— Так это правда, что принц-наследник — полуэльф? Должно быть, правда. Инга говорит, ее свояченица была во Фриласе в тот день, когда через него проходили «драконы», и она их видела. Она говорила, что принц только наполовину человек — так ужасно он выглядел. У него были волосы чернее ночи, кожа цвета бронзы и зеленые глаза.
Лиат засмеялась. Наконец остановилась, поняв, что не слышала своего смеха вот уже несколько месяцев.
— И как свояченица Инги могла так близко подобраться к принцу? Он был со всех сторон окружен «драконами», а она увидела цвет его глаз?
— У него и вправду зеленые глаза, и он полуэльф, бедняга. Мать бросила его, едва он родился.
Лиат обернулась так быстро, что споткнулась и упала на колени, да так и осталась, замерев. Она чувствовала, что за спиной стоит Ханна. Смелая Ханна, потому что в дверном проеме показался силуэт Хью. Конечно, он, как всегда, все знал.
— Его мать никогда не говорила по-варрийски или по-вендийски. Она знала язык даррийцев и понимала похожее на него аостанское наречие. Говорят, она пришла из Альбы, где Ушедшие все еще прячутся по укромным закоулкам и выходят погулять при свете луны. Язык, на котором она постоянно разговаривала, скорее всего был салийским, и своего ребенка она назвала тоже по-салийски. — Хью улыбался, довольный тем, что от одного только его присутствия она застыла, как статуя, в ногах у Ханны. — Себя она называла Алия, что по-даррийски значит «иная», хотя принц Генрих не понимал тогда смысла этого слова. Моя старая няня в числе прочих присутствовала при родах. И рассказывала мне, что Алия, глядя на послед, самого новорожденного и кровь, обычно сопровождающую роды, сказала: «Я принесла в этот мир потоки крови. Уберите это». Младенца по ее воле назвали Санглант. — Затем тон Хью изменился, а тяжелый взгляд остановился на Лиат. — С этого дня будешь выезжать со мной. Ты ведь можешь усидеть на лошади?
Она молча кивнула.
— Тогда пойдем.
— Но… Там холодно.
— Иди. Немедленно!
Она поднялась и пошла.
Лиат поднялась, не глядя на Ханну и стараясь ее не замечать. Она прошла через боковой неф храма, чувствуя себя куклой, которую дергают за веревочки. Миновала Хью и вышла из церкви.
Когда она исчезла в дверях, Хью не произнес ни слова. Просто принялся разглядывать Ханну, пытаясь понять, представляет ли она для него угрозу. И как-то неопределенно кивнув, повернулся и пошел вслед за Лиат.
— Дурак! — прошептала Ханна, глядя, как его фигура исчезает в полумраке церкви.
Она опустилась на подушечку, на которой раньше стояла коленопреклоненная Лиат. И так стояла, думая о только что виденном.
Выйдя из церкви, она направилась не к себе в харчевню, а по дороге к замку графа Харла. Возможно, ей удалось бы найти способ поговорить с Иваром, которого держали теперь взаперти, а весной собирались отправить в Кведлинхейм. Было много способов поторопить его, как бы ни был он опечален тем, что девушка с юга стала наконец любовницей Хью. Надо было послать с ним письмо, когда он отправится на юг.
Тот человек, проезжавший здесь три месяца назад, носил одежду, не позволявшую определить его положения. Но поздно вечером, когда она разводила огонь в камине, видела, как он что-то пишет на пергаменте. Наверное, письмо, хоть он явно не был священником, так как носил бороду. Скорее всего какой-то солдат. Но кто из них умеет писать?
Она подобралась поближе, пытаясь заглянуть ему через плечо и чудом увидела, что он нарисовал вместо подписи какой-то символ. Она не умела читать, но как дочь трактирщика кое-какие символы понимала. И этот знала хорошо, хотя его редко видели в такой северной глуши, как Хартс-Рест.
Это был значок «королевских орлов».
V. СКРЫТАЯ ГРОБНИЦА
— …Ибо сказано в Святой Книге, — заканчивал брат Агиус свою проповедь, — что страдания наши не что иное суть, как кара за грехи.
«Так и есть», — меланхолично размышлял Алан, слушая слова заключительной молитвы. Он никогда не был так жалок и одновременно так счастлив, как в эти полгода. Осень сменилась зимой, а теперь и та, как вся наша жизнь, обреченная из века в век повторяться и исчезать в бесконечном Круге Единства, отступала, давая место весне. Близилось время сева. Юноша учился военному ремеслу, как воины в старинных сказаниях; как всегда мечтал и как ему обещано было на Драконьем Хребте. Однако или из-за того случая с собаками, или из-за того, что сердце его отвернулось от службы Господу и Владычице, к которой предназначил его отец, Алана избегало все население Лавас-Холдинга. Исключая Лэклинга.
— Благослови нас, — повторили, как один человек, собравшиеся верующие.
Брат Агиус воздел руки к небесам. Его сильный голос как будто создан был для долгих проповедей, которые приходилось ему произносить в Лавас-Холдинге после того, как диакониса Вальдрада захворала и говорить могла только шепотом.
— Да помилует нас блаженный Дайсан, что пребывает сейчас под десницей Нашей Владычицы. Пусть святая Цецилия, чей день отмечаем сегодня, и святой Лаврентиус, чей прах покоится в нашем храме, равно и все святые, и наша мать меж святыми, Клементия, вторая с этим именем госпожа-иерарх великого города Дарра, — пусть все они молятся за нас Матери и Отцу всех живущих, ибо милостивы и полны любви к стаду грешному. Аминь.
Алан ждал вместе с остальными слугами, пока граф Лавастин с родней не покинет храм. Он коснулся запястья Лэклинга, но тот смотрел в большой церковный витраж из красного, золотого, лазурного и изумрудно-зеленого цветов. Его голова странно склонилась вправо, и он похож был скорее на дитя гоблина, а не на человека. Почти все верующие ушли. Алан потянул Лэклинга за руку сильнее, неожиданно тот вскочил, дико озираясь по сторонам, вцепившись в его пояс. Затем полоумный вытащил грязную тряпку, развернул ее и извлек оттуда кусок крошащегося сыра и головку луковицы. Он с силой вырвался из руки Алана и, на ходу жуя, убежал в какой-то закоулок.
Алан поспешил за ним.
— Лэклинг! Ты что? Так нельзя!
— Друг мой.
Алан обернулся. Брат Агиус стоял в алтаре и смотрел на него. Его горящие глаза всегда вселяли в юношу смутное беспокойство. Алану казалось, что со времени происшествия с собаками этот взор обращался на него слишком часто. Он кивнул в ответ.
— Госпожа кастелянша говорила мне, что сначала ты предназначался служению церкви.
— Да, брат Агиус. — Алан не поднимал головы. — Я должен был поступить в Монастырь-на- Драконьем-Хвосте.
— Королевский монастырь, не так ли?
— Да, почтенный брат.
— Сожженный дотла варварами-эйка, которые убили всю братию?
— Да, почтенный брат.
— А четыре месяца назад ты не растерялся и спас их вождя от зубов этой твари?
— Да, почтенный брат.
— Почему?
— Владычица учит нас прощать, достопочтенный брат, — он проговорил это быстро, надеясь, что брат Агиус прекратит допрос до того, как обнаружит Лэклинга.
— Так ты не ненавидишь пленного эйкийца? Хотя он, возможно, был среди тех, что убили твоих будущих братьев? Может быть, друг мой, ты был обещан церкви против своей воли?
Алан, покраснев, опустил голову и промолчал.
