«Где-то я уже слышал нечто подобное, — подумал Крон. — Или читал…»
Он напряг память, и догадка обожгла его: «Это же Ксенофан! Правда, в другом оформлении, в патском, так сказать, но смысл тот же».
Нарочито медленным движением, чтобы скрыть волнение, он протянул руку за кубком и чуть не опрокинул его. Сбоку стола рядом с кубком прилепился большой дрожащий слизень.
— Ну и как? — ехидно прищурившись, спросил Кикена.
Солар, по-прежнему источая мед всеми своими порами, только развел руками.
Крон отхлебнул из кубка и поверх него исподтишка взглянул на консула.
«Неужели и консул?… — в смятении подумал он. — Ай да конспирация у нас в Комитете!»
— Ваши? — осторожно спросил он Кикену.
Лицо консула дрогнуло и помрачнело.
— К сожалению, — сказал он, — в последнее время хорошие стихи идут к нам только из провинций. Это стихи Домиция Эраты.
Словно камень упал с души Крона. Эрата был купцом из Таберии, часто приезжавшим в Пат, поставщиком и желанным гостем многих родовитых семей. А кроме того — коммуникатором.
«Нет, но хорош бы я был, — со злостью подумал Крон, — если бы стал искать связи с консулом как с коммуникатором». Он взял со стола спицу и, подцепив ею слизня, сбросил его на пол подальше от стола.
Как Крон и предполагал, покинул он термы приблизительно через один перст. К тому времени все уже основательно перепились, в термах появились гетеры — все катилось по привычной колее к пьяной оргии. Делать ему здесь было больше нечего.
К своему удивлению, в предбаннике окне нашел Атрана. Служитель не смог ответить ничего определенного, и Крон, предупредив, что если раб появится, то пусть следует за своим господином домой, вышел из терм. Раздосадованный и недовольный, он вернулся на виллу и здесь обнаружил на столике для письма записку: «Мне не нужна свобода, дарованная тобой. Я добуду ее сам!» Рядом лежал кошель с нетронутыми звондами — не было только меча.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Известие о прорыве древорубами блокады на Цинтийских болотах оказало действие, подобное легкому шоку. Слабым электрическим импульсом оно ударило по всем слоям общества. Внешне, казалось, жизнь Пата продолжала идти своим чередом, но в то же время в ней ощущалась какая-то внутренняя напряженность.
Кикене удалось пригасить вспыхнувшее было в Сенате негодование по поводу руководства посадником Лютом Контой надсмотрным легионом и вернуть заседания Сената в старое русло. На заседаниях по-прежнему обсуждались вопросы широкого круга внешней и внутренней политики Пата, и событиям в Паралузии уделялось немного времени, их отнесли ко временным, случайным неудачам патского оружия, которые легко поправить. Сенат вынес вердикт и направил его посаднику Люту Конте с требованием немедленно покончить с древорубами собственными силами. Предложение оппозиции о посылке в Паралузию дополнительного легиона из войск дважды императора Тагулы было отклонено. И вместе с тем, несмотря на внешнюю успокоенность Сената, события в Паралузии оставались самой насущной и больной проблемой. Поэтому даже обсуждение вопроса о кампании против пиратов Аринтийского моря прошло вяло, и окончательно решение по ее организации было перенесено на более поздние сроки.
Город притих и ждал. Настороженность ощущалась во всем. Даже бегство рабов резко сократилось. Рабы тоже ждали. Почти пересохший ручеек стремления к свободе готовился перерасти в целенаправленный поток. Успех бунта древорубов грозил стать тем самым центром кристаллизации, который мог всколыхнуть всю империю восстанием рабов.
Крон взял у писца только что написанный под диктовку лист, присыпал непросохшие строчки песком и мельком просмотрел текст. Это было стандартное извещение властей о бегстве раба. В другое время Крон и не подумал бы сообщить о пропаже Атрана, но в сложившейся ситуации человека без документов, не значащегося в списках беглых, могли просто зарубить или, в лучшем случае, снова продать в рабство. И хотя Крон надеялся, что за прошедшие шесть дней Атран успел уйти далеко, подобное извещение могло спасти ему жизнь, поскольку за поимку живого раба полагалось вознаграждение.
Стряхнув с бумаги лишний песок, сенатор свернул лист в трубку, запечатал личной печатью и отдал писцу.
— Передашь претору.
— Будет исполнено, мой господин, — чуть ли не в три погибели согнулся писец.
— Ступай.
Сенатор проводил глазами писца, затем подошел к окну и дождался момента, когда увидел его быстро семенящим по аллее в сторону города. Только тогда он, пройдя через задние комнаты виллы, вышел в парк, спустился с холма и направился в Северное предместье Пата.
Северное предместье города представляло собой любопытное явление, необычное для городских образований рабовладельческого периода. Население его в основном составляло среднее сословие: зажиточные торговцы, ремесленники, вышедшие в отставку военачальники, судебные исполнители, эдилы, аргентарии, содержанки высокопоставленных лиц. Находилось предместье далеко от деловой части города — здесь не вели торговли, не совершали сделок; здесь всегда царили тишина и спокойствие; здесь отдыхали от работы, тихо жили и спокойно доживали свой век.
Пройдя узкими улочками Пата к древней, утратившей свое значение крепостной стене, сенатор вышел за пределы старого города на улицу Северного предместья, отличавшуюся шириной и простором — дома здесь, в расчете на уединение, строили добротно, с размахом, на больших участках. Вместо бесконечных каменных заборов старого Пата, напоминавших дувалы мусульманских городов, по краям улицы тянулись густые, высокие, в полтора человеческих роста живые изгороди с редкими темными проходами- лабиринтами, скрывавшими дома от постороннего взгляда не хуже стен и дверей.
Крон свернул в один из таких проходов и вышел к дому Пильпии. Перед фасадом дома старый жилистый раб в поношенной, но чистой тунике неторопливо, со знанием дела подстригал кусты паприса. По тому, с каким старанием он придавал им декоративную форму, чувствовалось, что делает он это с любовью. Пильпия в шутку называла раба личным садоводом-дизайнером, и кличка «Дизайн» прочно укрепилась за ним, поскольку о настоящее имя старика-нумерийца — Крипчтрипрат — можно было сломать язык. Впрочем, Крон не знал его имени. Точнее, ему не положено было знать. Имя было известно вольному морскому торговцу Тонию Берку.
Увидев сенатора, садовод-дизайнер опустил стрижницы и низко поклонился. Крон чуть было не
