свалявшейся шерстью, — было уже приготовлено. Сенатор сбросил с себя тогу и хлопнул в ладоши. Из-за колонны появилась все та же сонная рабыня с большим кувшином на голове. Сенатор молча перегнулся через парапет, и она принялась лить ему на спину холодную воду. Фыркая и отдуваясь, Крон умылся, стащил с плеча рабыни купальную простыню и стал энергично растираться. Рабыня зябко переминалась с ноги на ногу. Умывание холодной ночью стылой водой казалось ей сумасбродством патского сенатора.
Крон вытерся и бросил простыню на руки рабыни.
— Завтрак подашь к бассейну, — сказал он. — Иди.
— Спокойной ночи, господин.
— Спокойной ночи, — привычно кивнул Крон и осекся.
Глаза у рабыни стали круглыми и испуганными. Она так и застыла.
— Прочь отсюда! — гаркнул сенатор. Лицо его перекосилось, и он, резко повернувшись, лег на ложе.
«Что за дикий мир, — с тоской подумал он, — в котором человек не может сказать человеку доброго слова?»
Сзади послышался быстрый топот убегающей рабыни, а затем донесся звук разбитого в панике кувшина.
«Вот так мы и несем сюда разумное и доброе…» Он перевернулся на спину. Сон не шел. Ожидаемая после холодного купания разрядка не наступала.
«Не будет нам покоя в этом жестоком, неустроенном мире…» — неожиданно подумал он. Чужие колючие звезды не мигая смотрели на него, и он впервые подумал, как ему не хватает здесь успокаивающего света Луны.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вода в бассейне отливала зеленью и пряно пахла тарбитским благовонием. В домах знати Пата было принято добавлять в воду ароматические масла и порошки, причем меры в этом не знали: зачастую вода становилась непрозрачной, а по ее поверхности ряской плавали нерастворившиеся хлопья пудры. Вот в такое парфюмерное болото Крону и приходилось погружаться каждое утро. По счастью, в последнее время на рынках города стало практически невозможным приобрести таберийское масло, радужные разводы которого на воде считались у аристократии признаком утонченного вкуса, но вызывали У Крона чувство брезгливости: будто он окунается в воду с керосиновыми пятнами.
«Хоть в этом есть какая-то польза от пиратов», — невесело подумал Крон. Он нырнул и медленно поплыл под водой. Хорошо, что в Пате еще купаются…
Крон вынырнул у стенки бассейна и увидел над собой склоненную фигуру Атрана.
— Хорошего утра, господин, и ароматной воды.
— Что тебе?
— Вас ждет парламентарий Плуст.
— Зови.
Сенатор не торопясь выбрался из бассейна, принял от рабыни купальную простыню и закутался. День начался.
Бассейн находился во внутреннем- дворике виллы — его вырыли на месте ристалищного круга по приказу бывшего владельца виллы Аурелики Крона, сводного брата отца Гелюция Крона, коммуникатора Гейнца Крапиновски. Собственно, в задачу Крапиновски и входила подготовка почвы для внедрения своего преемника. Он прибыл в Пат богатым купцом из провинции, не торгуясь, приобрел эту виллу, перестроил ее на свой лад, не скупясь в звондах, стал вхож в знатные дома Пата, что позволило ему получить статус гражданина, а отпрыску его сводного брата, на правах наследного гражданства, дало возможность баллотироваться в Сенат. И Гелюций Крон был благодарен дяде за подготовку не только своего внедрения, но и своего быта. Вряд ли он для увеселения гостей устраивал бы бои рабов на ристалищном кругу.
— Приветствую тебя, сенатор!
По плитам внутреннего дворика со вскинутой тонкой дистрофичной рукой шел парламентарий Плуст. Худой, костлявый, он производил впечатление изможденного непосильным трудом раба, по случаю праздника набросившего на себя дорогую господскую тунику.
— Проходи.
Крон сделал приглашающий жест в сторону редколистных, чахлых за недостатком света дендроний, меж узловатыми стволами которых лежали ковровые тюфяки. Отодвинув ветви, Плуст прошел к тюфякам, возлег на самый толстый и достал из-за пазухи свернутую в тоненькую трубку бумагу.
— «Сенатский вестник»? — спросил Крон, вытирая голову краем простыни.
Плуст оскалился. Ему доставляло удовольствие первым сообщать свежие новости и сплетни.
— Он самый. Зашел утром к Гирону и взял первый оттиск.
— Так они еще не закончили?
— Заканчивают… — Плуст неожиданно хохотнул. — Старичок, который у Гирона сегодня заправляет, твой?
Крон кивнул.
— Вот бастурнак! Он и меня чуть не заставил работать!
Сенатор закончил вытирать голову и сел на тюфяк напротив Плуста. Ладонью он сильно хлопнул по низенькому столику, стоявшему в стороне. Вбежала рабыня, быстро вдвинула столик между господами, поставила кубки и два кувшина с неразбавленным вином и водой.
— Картретское? — Крон взял в руки кувшин.
— Да, господин.
— Тебе как, разбавлять?
— Я сам.
Крон налил в кубок картрета, отхлебнул и поморщился. Скверный обычай в Пате — пить натощак.
Чтобы не разочаровывать ожидания Плуста, он спросил:
— Ну и как тебе «Сенатский вестник»?
Плуст снова оскалился, обнажая зубы.
— Я всегда говорил, что у тебя обворожительная улыбка. — Крон вальяжно раскинулся на тюфяке. — Это ты по поводу Лекотия Брана?
Будто не понимая, на что намекает Плуст, он поднял бровь.
— Вообще-то, нет, — проговорил Плуст, наливая себе второй кубок. — Хотя любой посадник на месте Брана не будет лучше. Да и какое нам дело до грызни за власть в Асилоне? Лишь бы они оставались верны
Пату.
— Мы ежегодно недополучаем из Асилона треть налога, — недовольно заметил сенатор.
— Ну и что? — пожал плечами Плуст. — Асилон — страна большая, и усиль мы там царскую власть — кто знает, будем ли мы получать налог вообще.
Крон бросил на него быстрый взгляд.
«Здесь ты прав, — подумал он. — Но не ради налога и интересов Пата писалась эта статья. В Асилоне сейчас каждый пятый умирает голодной смертью, каждый третий идет на мечи, чтобы посадить на трон очередного царя за обещанный кусок хлеба, детская смертность в стране выросла почти на порядок, ширится эпидемия черной хвори… И уж, конечно, эти каждый пятый и каждый третий не из высших слоев общества. Но какое вам дело до них, если вы народ презрительно называете толпой? У вас-то и слова такого в словаре нет…»
— Но не об Асилоне я хотел говорить, — продолжал разглагольствовать Плуст. — По-моему, Гелюций, ты положил руку в пасть сулу. У посадника Люта Конты много влиятельных покровителей в Сенате. Не стоило дуть на угли до окончания подавления смуты в Паралузии.
— Мне лучше знать, стоило или нет! — высокомерно отрезал сенатор. — Какое мне дело до того, что
