в своих неомистических игрищах.
Гюнтер остановился у одного из домов и при свете зажигалки разглядел название улицы. Стритштрассе, 15. Несмотря на темноту, шел он верно. Еще два поворота, затем ресторанчик «Звезда Соломона», а дальше площадь и гостиница. Вспомнил, что в соседнем доме живет магистр Бурсиан, и у него мелькнула мысль воспользоваться приглашением и зайти к старику. Но тут-же одернул себя. Чересчур он вымотался для вечерней беседы, и, кроме того, если верить горбуну, то поздним вечером его никто на порог не пустит.
«Бог с ним, с магистром, — подумал он и снова вернулся к размышлению о деле. — С младенцами кое-что выяснили. Похоже, о похищении в городе знают все, и чьих рук это дело — тоже. Пусть не конкретно, но знают. И доктор Иохим-Франц Бурхе, он же бургомистр, он же охотник, он же работодатель. Он же отец одного из похищенных младенцев, которого от него быть не могло. Тогда, спрашивается, зачем ему это нужно? Для поддержания паблисити бургомистра и установления мира и спокойствия в городе? Не слишком ли все просто и… накладно для бургомистра? Или он платит не из своего кармана, а из и без того оскудевшего бюджета бургомистрата?»
Попадись ему это дело с год назад, он бы только обрадовался такому повороту. Когда известны столь конкретные причины похищения (Гюнтер поежился), найти преступников — дело чистой техники. И не ежился бы он сейчас, и спала бы его совесть, как спала она, когда он предавал чужую любовь в деле с сыном газетного магната.
Тишина улицы действовала подавляюще, заставляла поневоле настораживаться, и поэтому голоса Гюнтер услышал издалека. Вначале приглушенные, по мере приближения они становились все четче. Он замедлил шаг.
Говорили женщины, судя по звонким голосам, молодые. Говорили открыто, не таясь, что несколько удивило Гюнтера. Похоже, одна из них командовала, а остальные, изредка откликаясь, выполняли какую-то работу. Доносились звуки неясной возни, звяканье, что-то лилось.
Гюнтер осторожно приблизился.
— Эй, суккуба! Кто там наверху?
— Суккуба Ивета!
— Радиатор больше поливай, радиатор! А ты, суккуба, подай ей еще канистру. А где суккуба Мерта? Опять ее нет!
— Мерта разбирается с одной праведницей…
— Сколько раз повторять, что не Мерта, а суккуба Мерта!
Гюнтер остановился метрах в пятнадцати и стал пялить глаза в темноту, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Но зрение оказалось бесполезным. Гораздо больше говорили слух и обоняние: в темноте булькало, лилось и сильно пахло бензином.
— Еще есть? — донеслось из темноты.
— Последняя.
— Заканчиваем. Канистры бросайте на сиденье.
Послышался глухой стук сбрасываемых в кучу пустых пластиковых канистр. Журчание прекратилось.
— Все?
Слышалось только непрерывное быстрое капанье.
— Все.
— Суккубы Мерты так и нет? Начнем без нее.
Несколько мгновений длилось молчание, затем измененный женский голос жутковато протяжно провыл:
— Именем Сатаны!
— И вящей темной силой его! — подхватил глухой хор женских голосов.
И тут же полыхнул огромный огненный шар, больно резанув по глазам. Гюнтер поспешно отступил в тень.
В нише между домами пятиметровой высоты кострищем пылала уборочная машина. Чуть в стороне полукругом к огню стояло с десяток обнаженных женщин с какими-то длинными палками в руках.
«Вот это да!» — изумился Гюнтер, отступая дальше в тень за угол дома.
Но рассмотреть женщин подробнее ему не удалось. Сзади послышалось торопливое шарканье. Он резко повернулся, и тут-же получил по лицу жесткий удар пучком сухих веток. Схватившись за щеку, отпрыгнул к стене, вжался в нее спиной и принял защитную стойку. Но повторного нападения не последовало. Ударивший настолько быстро проскочил вперед, к пылающей уборочной машине, что Гюнтер успел заметить только тень.
Суккуба Мерта? — послышалось от огня. — Опять опоздала? С праведницей никак совладать не можешь? Придется тебя к козлу направить…
— Там кто-то есть! — вместо оправданий услышал Гюнтер. — Я его зацепила!
«Это обо мне», — понял он и, отпрянув от стены, побежал по улице прочь. Попасться в руки сонму эксгибиционисток ему не улыбалось.
Он бежал, стараясь ступать по булыжнику как можно тише. Хорошо, что подошвы туфель каучуковые, а огонь, горевший в нише между домами, не освещал спину. Как назло, совсем некстати разболелась нога, и тут Гюнтер вспомнил, что ближайший переулок находится метров за пятьсот. Тогда он, рискуя переломать себе ноги о ступеньки крылец подъездов, побежал вдоль домов, отталкиваясь от стен правой рукой, а левой держась за саднящую щеку.
Ему повезло. Метров через тридцать рука ткнулась в пустоту и он, не раздумывая, нырнул в подворотню. Хотел сразу же за углом вжаться в стену но неожиданно наткнулся на кого-то, тоже прячущегося здесь, плотного и маленького. Человек сдавленно икнул, Гюнтер сильнее придавил его к стене и зажал рот ладонью, ощутив под рукой жесткие топорщащиеся усы. Другая рука чисто профессионально пошла вниз, делая отсечку, попала по руке сопротивляющегося, и о мостовую тяжело ударился пистолет. Человек судорожно всхлипнул, но не затих и принялся тыкать Гюнтеру в живот чем-то колющим. Тогда Гюнтер ударил его коленкой в пах и снова провел отсечку. Под ребром ладони хрустнула палка. Одновременно с этим Гюнтер сильно оттолкнул от себя голову человека, пытаясь ударить его затылком о стену. Глухо звякнуло — похоже, на человеке была каска. Защищающийся мгновенно воспользовался неудачей Гюнтера — чуть ослабевшей хваткой за рот — и попытался укусить. Гюнтер отдернул руку, хотел схватить толстяка за ворот, чтобы провести удушающий прием, но пальцы заскользили по плотной жесткой материи. Коротышка, очевидно собрав последние силы, боднул Гюнтера каской. В нагрудном кармане хрустнули очки, и Гюнтер, оторвав от ворота защищающегося пуговицу, отлетел к противоположной стене. Фотоаппарат мотнулся на плече и сочно врезался в каменную кладку.
Человек заметался в подворотне, не найдя другого выхода выскочил на улицу… И угодил в самую гущу погони.
— Вот он! — послышался ликующий женский крик, и неясные тени заметались по улице. Затем донесся глухой стук падающего тела и шорохи возни на мостовой.
— Попался поросеночек! Упитанный ты наш!
В ответ раздался ужасный, леденящий душу вой. Гюнтер оцепенел, по коже пробежали мурашки.
— Что воешь, поросеночек? Глупый! Берите его, суккубы!
Похоже, его подхватили и поволокли по мостовой. Вой быстро удалялся, будто пойманного человека везли на машине. При этом слышалось быстрое ритмичное шарканье, словно на колеса автомашины нацепили щетки, подобно тому, как зимой надевают цепи.
Вой давно стих, а Гюнтер все никак не мог выйти из оцепенения. Чисто машинально сунул в карман зажатую в кулаке пуговицу и, не рискуя включать зажигалку, пошарил по мостовой. Найдя чужой пистолет и подобрав обломки палки, он переждал немного и только тогда осторожно вышел на улицу.
Тишина. Будто ничего не случилось. Ни одно окно, ни одна дверь не приоткрылись. Улица словно вымерла. Черные дома стояли мрачным ущельем. Только из ниши между домами, бросая на стены блики, вырывались дымные языки пламени.
Нетвердой походкой, со все еще звенящим в голове леденящим воем, Гюнтер опасливо приблизился
