чтобы посмотреть на них свысока, — ему это просто не нужно. Они боятся его, потому что он — другой.
Но они не глупцы. Они будут ждать и испытывать его; они будут следовать за ним до тех пор, пока он побеждает. Только слабому вождю приходится оглядываться назад, сильный же всегда смотрит вперед, не сомневаясь в том, что его люди ему верны и идут за ним вслед.
— Выйдите вперед те, кто принадлежит к человеческому племени и служит мне.
Они начинают выходить к нему, опасливо посматривая на обращенные в их сторону блестящие копья и обсидиановые ножи, но никто не осмеливается перечить. Только в одном из этих мягкотелых существ он не чувствует страха, остальные боятся, хотя некоторые гордо поднимают головы, преодолевая свой страх. Вожди и одна из их Мудроматерей встают перед ним на колени, как он научил их заранее, — он видел, что так поклоняются люди племени Алана Генрихсона.
Диакониса Урсулина, как и Мудроматери его собственного племени, не боится его — единственная из всех рабов. Она поднимает глаза и встречается с ним взглядом.
— Я выполнила то, о чем ты просил, тебе не в чем меня упрекнуть. Ты выполнишь свою часть уговора?
Она говорит так смело, словно не стоят вокруг его соплеменники, готовые перерезать ей горло. Он оскаливает зубы, чтобы показать свою власть над ней, но она смотрит совершенно спокойно — так ведут себя лишь те, кому покровительствуют боги, даже если это боги Круга, следы которых нельзя увидеть на земле.
— Ты хорошо мне послужила. И я отблагодарю тебя: все рабы, прибывшие в фиорд Рикин, могут свободно ходить где им вздумается и строить хижины по своему обычаю, как ты и просила. Но так будет до тех пор, пока они подчиняются своим хозяевам. Если же они перестанут повиноваться, не потребуется много времени, чтобы покарать их. — Он сжимает кулаки и показывает тонкие лезвия, выступающие из-под кожи. Удар этих когтей смертелен. — Или ты сомневаешься во мне?
— Я не сомневаюсь в тебе, — степенно отвечает она. — А как насчет другого вопроса?
«Другого вопроса… да, — вспоминает он, — этого она хотела больше всего». Она согласилась оставить в неволе все свое племя в обмен на это. И он дарует ей просимое, такой щедрости он научился у Алана.
— Ты можешь построить здесь церковь и поклоняться своему богу из Круга, но строй ее сама и в такое время, чтобы это не мешало тебе выполнять поручения твоих хозяев.
Она склоняет перед ним голову, и в этом движении проскальзывает не только подчинение, но и уважение.
Правда, он не уверен, подчиняется она ему или своему богу из Круга, которого считает Создателем Сущего.
Хотя ему нет дела до ее веры — если она будет верно служить ему на земле, какая разница, куда она отправится после смерти.
Вперед снова выходят Быстрые Дочери, их волосы отливают медью. Ни один сын племени не может войти в дом Мудроматери, если его не звали, а зовут они лишь тех, кто способен вести за собой других.
Он еще может умереть, если Мудромать признает его не годным. Но он в этом сомневается.
Он переступает порог и оказывается в обители Мудроматери, где пахнет землей, сыростью, корнями и червями — так пахнет плоть земли. Грязь под его ногами сменяется камнями, в лицо дует ветер. Он останавливается на секунду, чтобы собраться с духом. С того места, где он стоит, кажется, что впереди — бездонная пропасть. Он чувствует, что дверь и стена позади него исчезли, хотя и не оглядывается, чтобы удостовериться в этом. Вокруг — кромешная темнота.
Как ни странно, над головой он видит звезды.
И…
— Кто ты, Пятый Сын Пятого Колена? — Он не видит Мудроматери, но ощущает ее дыхание, чувствует ее тяжесть, ведь она — плоть от плоти земли. — Каким именем нам называть тебя, когда в своем танце мы свиваем путь племени? Как нам называть тебя, когда мы поем о траве, умирающей каждую зиму, и о пустоте, существующей вечно?
Много месяцев назад — а для людей это долгий срок — он встретил самую юную из Мудроматерей, и она сказала ему: «Следуй за тем, что первым попадется тебе на глаза».
Тогда он подумал, что она имела в виду похороны, ведь это было первым событием после того, как они расстались. Но он засыпал, а во сне видел Алана Генрихсона. Они с Аланом связаны навеки, как змеи на щитах его солдат. И во сне он слышал, как Алан сказал: «Это была его рука».
Его рука. Кровавое Сердце не полагался на собственную силу или хитрость, он был слаб и прибегал к помощи магии. Но он извлек урок из жизни и смерти отца: нельзя полагаться только на магию.
Он может рассчитывать на свою силу и сноровку.
Пятый Сын оскалил зубы — мягкотелые называют такую гримасу улыбкой — и протянул вперед руку. Сам он не видит ее в этом мраке, но можно не сомневаться, что Мудромать видит все.
— Называйте меня Сильная Рука.
Он слышит, как она шевелится в темноте.
— Пусть будет так. Пусть твое имя узнают все Мудроматери, и пусть оно разнесется по всем фьоллам.
— И дальше, — бормочет он тихо. — Пусть о нем услышат во всех концах земли.
— Их голоса слышны гораздо дальше, чем ты можешь себе представить, сын мой, — резко говорит она. — Теперь ступай. Сильная Рука возвысится или потерпит поражение, полагаясь только на свою силу.
С этими словами она отпускает его.
В том месте, где под ногами камень снова сменяется землей, он останавливается и замирает в изумлении — из ниоткуда перед ним появляется дверь. Он оглядывается назад и в сероватом свете видит перед собой простую комнату с каменными стенами и земляным полом. Ни трона, ни Мудроматери там нет.
Даже его следы исчезли.
Алан проснулся на рассвете — издалека доносились голоса монахинь, поющих Лауды. Он протянул руку и коснулся холодных простыней рядом с собой — Таллия ночевала не здесь. Пока он лежал в одиночестве на кровати, предназначенной для двоих, голоса смолкли и тотчас начали выводить Примарии — молитву, которую исполняют на восходе. Кто знает, может, и Таллия поет вместе с ними. По крайней мере в комнату она не заходила — здесь не было следов ее присутствия.
Он встал с постели и вышел на улицу. Лавастин уже поднялся и теперь разговаривал с местными жителями. Жоффрей раздраженно отдавал распоряжения слугам и солдатам. Заметив Алана, Лавастин переключил внимание на него:
— Ты проснулся. Отлично. Сегодня мы снова отправимся на поиски Вспышки. Она не могла исчезнуть бесследно.
И они опять бродили по лесу, обшаривая каждый куст. Алан спотыкался на каждом шагу, а корни и упавшие ветки, казалось, сами лезли ему под ноги. В каждой куче опавших листьев ему мерещилась собака.
К полудню они не нашли никаких следов Вспышки.
Лавастин велел всем идти обедать, но Алан еще не хотел сдаваться. С горсткой слуг и в компании Горя и Ярости он отправился в поле, где гуси подняли тревогу, и еще раз попытался пройти по следу Вспышки.
