Не могу разжать кулаки, а Рип встает и расхаживает передо мной.
— Думаю, ты теперь и сам знаешь, что «Оскар» ей не грозит, но Джулиан рассвистелся про своего друга Клэя, и как он вас познакомит, и как ты пристроишь ее в свой фильм, где у тебя право голоса на кастинге. Ради бога. Я-то сразу понял, что это бред, но не отнимать же у моей крошки последней надежды. — Рип вдруг замолкает, достает телефон, проверяет в нем что-то и снова прячет в карман. — Но когда ты тут появился, Джулиан, похоже, чем-то здорово тебя разозлил, и при встрече разговор не задался, и о помощи он просить не стал. — Рип утомленно вздыхает перед заключительной частью монолога. — Каким-то образом на кастинг она все-таки попала, понятия не имею каким — я в это не лез, потому что считаю пустой тратой времени, таланта там даже не ночевало; и вот она входит к вам, и читает отрывок, и, как я подозреваю, читает отстойно, но в ней есть своя прелесть, и в результате… Вот теперь ты и расскажи мне, что в результате, Клэй.
Сижу на каменной скамье и молчу.
— По моим подсчетам, ты уже недели две ее дрючишь?
Продолжаю молчать.
— Это тоже своего рода ответ, — вздыхает.
— Рип, пожалуйста…
— А потом она срывается в Сан-Диего, — говорит. — Правильно?
— Она поехала проведать семью.
— Семью? — Зловещий оскал. — Ты в курсе, что в Сан-Диего с ней был Джулиан?
— Откуда? — говорю.
— Ой, Клэй, кончай…
— Рип, не мучай, скажи, что ты хочешь?
Размышляет.
— Ее. — И снова погружается в размышления. — Думаешь, не вижу, кто она? Безмозглая, блядовитая тварь…
Я механически киваю; заметив это, Рип смотрит на меня вопросительно.
— Если соглашаешься, тогда сам-то чего так раскис?
— Не знаю, — говорю тихо. — Раскис — и все.
— А может, дело вовсе не в ней? — говорит. — Может, дело в тебе?
— Может, — судорожно сглатываю. — Не задумывался.
— Слушай, ты мне не опасен, — говорит. — Тобой она просто пользуется. А вот его… Его она любит. — Пауза. — Джулиан — это большая проблема.
— Проблема? Что ты несешь? Почему он проблема?
— Потому, — говорит, — что Рейн отрицала их связь вплоть до прошлой недели, когда мне стало доподлинно известно про их романтические каникулы.
— Мне она сказала, что едет навестить мать, — говорю. — Показывала снимки, где они вместе.
Губы Рипа расплываются в притворной улыбке.
— Теперь у нее и мать есть? В Сан-Диего? Как трогательно… — Видя мою реакцию, он перестает улыбаться. — Когда я застукал их в первый раз, она изворачивалась до последнего, но у меня были доказательства, и ей пришлось сознаться. Я согласился простить лишь при одном условии: что она больше никогда к нему не вернется. А в этот раз… Не знаю…
— Что ты не знаешь?
— В этот раз… Не знаю, сразу его проучить или подождать.
Последнюю фразу Рип произносит кротко и незлобиво, без всякой угрозы, и меня разбирает смех.
— Я серьезно, — говорит. — Шутки кончились, Клэй.
— По-моему, это чересчур.
— Это потому что ты очень впечатлительный.
Помолчав, Рип решительно добавляет:
— Я только одного хочу. Чтобы Рейн снова стала моей.
— Но у нее явно другие предпочтения.
Рип смотрит на меня изучающе.
— Сколько же в тебе желчи, старик.
Подаюсь вперед, сжимая виски ладонями. Перехватив его взгляд, киваю:
— Ага. Желчи хоть отбавляй.
Пересекаем лужайку в направлении черного лимузина, возле которого скучает водитель; обходя монумент астронавтам, Рип смотрит на него, а я — прямо перед собой, все в расфокусе — зной, нереально синее небо, ястребы, парящие над бесшумным ландшафтом, и их тени, скользящие по лужайке, — размышляю, смогу ли доехать в таком состоянии до дома, не попав в ДТП, и тут Рип задает вопрос, который обычно задают из вежливости, но после нашего разговора мне и в нем чудится тайный смысл:
— Какие планы на вечер?
— Не знаю, — говорю и вдруг вспоминаю: — Ты идешь на панихиду по Келли?
— Она сегодня?
— Ага.
— Нет, — говорит. — Я его почти не знал. Пару раз по делам встречались, но с тех пор много лет прошло.
Водитель распахивает дверцу.
— Поеду с этим козлом разбираться по поводу клуба. Сам знаешь, обычное дело.
Он произносит это так, будто я каждый день открываю новые клубы, и, перед тем как сесть в лимузин, спрашивает:
— Когда ты ее увидишь?
— Не исключаю, что вечером. — И потом, смалодушничав, уточняю: — Тебе это вообще как?
— Слушай, мне главное, чтобы она получила роль. Я за нее болею. — Он замолкает, скаля зубы в улыбке. — А ты разве нет?
Отмалчиваюсь. Едва заметно киваю.
— Ну вот, — говорит, словно убедившись в чем-то. — Я так и думал. — И затем, вдвигаясь в глубь лимузина и глядя на меня снизу вверх: — У тебя ведь что-то подобное бывало в прошлом?
Водитель хлопает дверцей.
Меня ждут в «Сансет тауэр» [61] на вечеринке, посвященной раздаче «Золотых глобусов», но Рейн отказывается ехать, даже когда говорю, что там будут режиссер и продюсер и что, если она надеется получить роль Мартины, лучше, чтобы я им представил ее формально, вне офиса Джейсона в Калвер-Сити.
— Никто так не делает, — бурчит она.
— А мы сделаем, — говорю.
Когда она приезжает ко мне домой (свежий слой искусственного загара, волосы взбиты и тщательно уложены, платье без бретелек), я по-прежнему в халате, пью водку, поглаживаю свой стояк. Сексом заниматься не хочет. Я отворачиваюсь и говорю, что без этого не поеду. Опрокидывает две рюмки текилы «Гран-Патрон», быстрым шагом направляется в спальню, аккуратно стаскивает платье, предупреждая: «Только без поцелуев», — боится испортить макияж; впиваюсь в нежную мякоть половых губ, подбираюсь пальцами к анусу, она смахивает мою руку с ягодиц:
— Мне так не нравится.
Чуть позже, когда она вновь втискивается в платье, замечаю у нее на боку синяк, которого раньше не видел.
— Кто тебя так? — спрашиваю.
Она выгибает шею, чтобы рассмотреть.
— А, это, — говорит. — Ты.
