ответ, когда пришло новое письмо из Банка Америки в Шерман-Оукс. Оно пришло раньше обычного, и я щелкнул по нему, чтобы проверить, не изменилось ли «содержание», но страница была по-прежнему пустой. Я принялся названивать в банк, но тут сообразил, что никто мне не ответит, поскольку рабочий день уже кончился. Я вздохнул и встал из-за компьютера, не выключая его, и направился было к ставшей родной кровати, как вдруг услышал звуки, исходящие из медиа-комнаты. К этому моменту я слишком устал, чтобы чего-либо бояться, поэтому безучастно поплелся на шум.
На громадном экране плазменного телевизора снова шел фильм «1941»: Джон Белуши пролетал над Голливудским бульваром, в зубах – сигара, в глазах – безумный блеск. Я выключил звук, размышляя, что это, наверно, DVD, который мы недавно купили, и запустил его случайно установленный таймер.
Робби смотрел его вчера вечером, когда мы с Джейн собирались к Алленам, и он, наверное, просто не вынул диск. Я открыл DVD-проигрыватель, но диска там не оказалось. Я взял пульт дистанционного управления, нажал на «инфо» и выяснил, что фильм показывают по 64-му каналу местного телевидения. Я заглянул в программку кабельного вещания, но фильма на этом канале там не значилось, как и ни на каком другом. Поскольку Робби смотрел его вчера вечером, я проверил предыдущую колонку, но и там этого фильма не оказалось. То есть вчера его тоже не показывали. Тут я вспомнил, как на Хэллоуин проходил мимо комнаты Робби и заметил, что Эштон Аллен спит под этот же фильм. Я проверил программку на тридцатое и опять убедился, что «1941» не показывали ни по одному из каналов. Я сел у телевизора, отчаянно пытаясь выяснить, почему нам постоянно крутят этот фильм, и вдруг услышал, как кто-то скребется.
Источник шума находился за остекленным эркером медиа-комнаты.
Я немедленно выключил телевизор и прислушался.
Звуки прекратились. Потом снова заскреблось.
Я встал и двинулся на кухню. В гостиной встроенные в потолок лампочки затухали и вспыхивали снова, когда я проходил прямо под ними (стараясь – вполне успешно – не замечать позеленевшего ковра и переставленной мебели). То же самое повторилось и в коридоре, ведущем на кухню, где было темно, но стоило мне сделать шаг, и лампочки зажглись. Я отступил, и они потухли.
Я направился в кухню – они загорелись снова.
Я повторил это дважды с тем же результатом; опыты прогнали всякую сонливость.
Получалось, что мое присутствие замыкало электроцепь. («Или кто-то следует за тобой, дышит в затылок», – промелькнуло в голове, но эту мысль додумывать тогда не хотелось.) Я приоткрыл стеклянную дверь кухни и выглянул наружу. На улице моросило, но Виктор спал на террасе. Он дрожал и скалился во сне на какого-то неизвестного врага, но не проснулся, когда я вышел и направился к тому месту, откуда доносились звуки. Лампочки в бассейне внезапно вспыхнули и, осветив воду небесно-голубым, тут же погасли; я встал как вкопанный.
Из джакузи послышалось легкое жужжание струй, поверхность пузырилась, и, словно зная, что они должны быть там, я перевел взгляд на террасу, где на перилах висели те же плавки в крупный красный цветочек, что я нашел на Хэллоуин и что носил мой отец на Гавайях. В прохладном, сыром воздухе от них поднимался пар, как будто кто-то снял их, только что окунувшись.
Я уже собрался прихватить их (отжать, забрать в дом, потрогать их, убедиться, что они настоящие), когда снова послышались звуки, чуть дальше, но и громче. Я не стал зацикливаться на плавках и подсыхающих следах на бетонной площадке у бассейна и с пущим рвением направился к боковой стене дома.
Обессиленный, уставился я на мираж: краска сошла полностью, и теперь вся стена от земли до крыши была покрыта розовой штукатуркой. Стоя рядом, я казался себе карликом. Никаких скребущих звуков от стены больше не исходило. Эта стена работу над собой закончила, и краска теперь облезает где-нибудь в районе фасада. Когда я завернул за угол и встал на лужайке, шорох прекратился, но лишь на мгновение. Как только я обнаружил свисающие хлопья краски над окном моего кабинета, шорох возобновился. В ярком свете уличных фонарей видно было, как дом по своему хотенью покрывается рубцами. Никакого внешнего вмешательства процесс не требовал. Краска просто отшелушивалась ровным белым дождем, обнаруживая под собой розовую штукатурку. Хлопья краски мягко сеялись на лужайку, и зрелище это завораживало. Я подошел поближе, трепеща перед расширявшимся, выходившим на поверхность пятном лососевого оттенка. Под нашим домом обнаруживался другой. В памяти моей вспыхнул летний день 1975 года: я лежал в бассейне на надувном матраце и смотрел на наш дом в Шерман-Оукс, и воспоминание стало еще ярче, когда я протянул руку и коснулся угла над окном кабинета в доме по Эльсинор-лейн и сделал наконец вывод, а ведь тот лежал прямо на поверхности. Как я раньше не догадался?
Штукатурка, обнаруживающаяся под краской, была того же цвета, что и на доме, где я вырос.
Дом становился того же цвета, что и вилла на Вэлли-Виста в Шерман-Оукс.
Осознав это, я на секунду ослеп, и вскоре исчезли последние сомнения.
Я быстро пошел обратно в дом и направился в гостиную. Лампы больше не мерцали, светили ровно.
Теперь я понял, почему ковер и мебель не давали мне покоя: столы, стулья, диваны, торшеры – все было расставлено так же, как в гостиной на Вэлли-Виста.
И ковер теперь стал того же цвета зеленой листвы.
Я помнил, что на ковре оставались пепельные следы, но в темноте их было не разглядеть.
Я посмотрел на потолок и понял, что вся планировка дома стала идентичной.
Вот почему этот дом казался мне таким знакомым.
Я жил в нем раньше.
Еще одно воспоминание прервало мои мысли.
Я вернулся в медиа-комнату и включил телевизор.
«1941» все еще шел по 64-му каналу, звук был выключен.
Этот фильм я смотрел с отцом в декабре 1979 года в кинотеатре «Синерама-доум» в Голливуде.
В 1941 году родился мой отец.
