Собравшись сперва в Суассоне, затем в Компьене (к северу от Парижа), — сам Виллардуэн присутствовал на этих совещаниях — баронская верхушка признала верховным военачальником феодальных ополчений 22-летнего графа Тибо III Шампанского. Затем в Компьене были отобраны шесть знатных рыцарей, которых направили послами в Венецию. Им предстояло договориться с венецианским правительством о переправе крестоносного воинства. В числе послов был и сам Виллардуэн. В составе посольства находился также славившийся своим красноречием рыцарь-поэт Конон Бетюнский, автор двух поэм о Третьем Крестовом походе. Послы прибыли в Венецию в начале февраля 1201 г. Сколько времени они вели там переговоры, точно неизвестно: то ли восемь дней, то ли около двух месяцев (сведения наших источников расходятся).
Во всяком случае, в начале апреля 1201 г. в результате нескольких встреч с престарелым венецианским дожем Энрико Дандоло (1192–1205) был подписан договор, по которому Венеция на определенных условиях согласилась предоставить крестоносцам корабли.
Подписание этого договора явилось весьма ответственным эпизодом в истории Крестового похода. Именно тогда в Венеции и была, собственно, изготовлена еще одна, притом главнейшая, пружина этого предприятия, которая позже, распрямившись, отбросила крестоносцев далеко в сторону от Святой земли. Чтобы понять роль 'невесты Адриатики' (так называли иногда Венецию) в дальнейших событиях, необходимо представить себе ее место в торговых связях Запада с Востоком, в особенности взаимоотношения между Венецией и Византией.
С конца XI в. республика св. Марка (апостол этот считался покровителем Венецианского государства) играла первостепенную роль в левантийской торговле. Однако у нее имелись серьезные соперники как в Италии, так и за ее пределами. Это были, с одной стороны, Генуя и Пиза, с другой — Византия, номинальным вассалом которой Венеция числилась несколько веков. Правда, венецианская феодально-купеческая олигархия, опиравшаяся на экономическое и военно-морское могущество республики, давно уже пользовалась широкими привилегиями в Константинопольской империи. Все более слабевшему византийскому государству поневоле приходилось идти на уступки Венеции: ее морской флот был силой, которая не раз выручала Константинополь из беды. Однако, поскольку та же сила могла обернуться и против него, с этим нельзя было не считаться.
Десятки лет назад венецианцы завели в гаванях Византии свои фактории, конторы, беспошлинно перевозили товары и торговали ими; они добились полного освобождения от таможенного надзора и права постоянно проживать в Константинополе. Вассальная зависимость от Византии со временем превратилась для Венеции в пустую формальность. Тем не менее привилегированное положение республики в империи не было достаточно надежным. Хозяйничанье венецианских купцов, арматоров (судовладельцев), ростовщиков на территории Византии, главным образом в столице, часто наталкивалось на решительное противодействие василевсов, которые подчас принимали против 'морских разбойников с Адриатики' (так называет венецианцев византийский писатель Евстафий Солунский) суровые меры, ущемлявшие интересы венецианской торговли.
При этом правящие круги Византии руководствовались различными соображениями. Немалое значение имело, в частности, то обстоятельство, что константинопольское купечество требовало отпора засилью венецианцев, так как они были прямыми и опасными конкурентами для зажиточных византийских торговых и ремесленных людей. Так, в марте 1171 г. по распоряжению василевса Мануила Комнина были внезапно арестованы венецианские купцы в все остальные граждане республики, пребывавшие в тот момент на территории империи, их имущество, включая товары, деньги, недвижимость, подверглось конфискации. После этого торговля Венеции с Византией, по существу, была прервана почти на полтора десятка лет. Только в начале 80-х годов XII в. венецианцы вернулись в греческие города, и деловые отношения были восстановлены. В 1185 г. Венеции удалось даже достигнуть с правительствам Андроника Комнина соглашения, по которому Византия обязалась возместить убытки, понесенные венецианцами. Последующий императоры в 1189 и 1199 гг. подтверждали обязательства о покрытии убытков, но затягивали выплату долга. Правда, ко времени, когда начался Крестовый поход, сумма задолженности уже не превышала 60 кг золота, тем не менее Византия еще не расплатилась с Венецией. Могло ли это уже само по себе не вызывать там раздражения?
А ведь для него были и гораздо более серьезные основания. Противодействуя время от времени засилью венецианцев, василевсы не ограничивались прямыми гонениями или отменой тех или иных привилегий. Не раз предпринимались попытки непосредственно столкнуть Венецию с ее конкурентами — Пизой и Генуей, открыв им византийские рынки.
Проникновение пизанцев и генуэзцев в экономику Византии влекло за собой для греческого купечества, мелких торговцев и ремесленников не менее тяжкие последствия, чем хозяйничанье венецианских купцов и ростовщиков. На почве общего негодования греков в 1182 г. произошло событие, вошедшее в историю под названием 'константинопольской бани'. В мае 1182 г. царьградская знать и купечество задумали одним ударом избавиться от западных конкурентов и, отведя от себя самих назревшее к тому времени возмущение константинопольских низов, направить его против латинян. Для этого в столице была спровоцирована резня чужеземцев; поднявшийся тогда столичный плебс подверг жестокому разгрому лавки и дома генуэзцев и пизанцев [6].
Как бы то ни было, но византийское покровительство конкурентам Венеции, пусть временное, тревожило и гневило правящие круги республики св. Марка. Они стремились целиком прибрать к своим рукам контроль над восточными берегами Средиземноморья, обеспечив тем самым Венеции монопольное положение в левантийской торговле, проходившей через порты Византии в Средиземном и Черном морях, для чего нужно было полностью вытеснить оттуда Пизу, Геную и других итальянских соперников. Столкновения и раздоры с Византией учащались, становились все более ожесточенными. При таких обстоятельствах обращение крестоносцев к Венеции явилось для ее бдительной и агрессивной дипломатии настоящим кладом, который к тому же сам плыл в руки венецианской плутократии.
В прежние времена венецианцы не проявляли особого желания участвовать в отвоевании палестинских святынь, хотя и не могли оставаться вовсе в стороне от Крестовых походов западного рыцарства. Однако чем дальше, тем больше им приходилось держаться настороже: соперничество с Пизой и Генуей углублялось не только в Византии — полем торговой войны служили и города Сирии и Палестины, в иных из которых (например, в Акре, Тире) венецианцы тоже пользовались немалыми привилегиями. К началу. XIII в. рыцарям наживы из республики на лагунах стало очевидно, что, если ее конкуренты будут и впредь столь же напористо проникать на восточные рынки, они смогут вообще подорвать экономические и политические позиции Венеции в восточных странах, в особенности же в Византии. Именно теперь, казалось, настал самый благоприятный момент для того, чтобы венецианское купечество активнее, нежели прежде, включилось в крестоносное движение. Только таким путем можно было покончить с собственным неустойчивым положением в Греческой империи и, нанеся ей, если возможно, сокрушительный удар при помощи крестоносцев, раз и навсегда оградить свои барыши и привилегии как от покушений василевсов, так и от конкуренции пизанцев и генуэзцев.
Идеи такого рода вынашивались венецианскими политиками постепенно и созревали по мере развертывания событий. Они приобрели более или менее законченный вид только к 1204 г. Однако не исключено, что зарождение этих планов относится уже к 1201 г., что уже тогда 'весьма мудрый и доблестный' дож Энрико Дандоло (по данным итальянского хрониста Марино Санудо, в 1192 г., в год избрания, ему было 85 лет), многоопытный и неукротимый, замышлял сделать наковальню для крестоносного молота как раз из Константинополя. Разумеется, это только гипотеза. В равной мере историк вправе с большей или меньшей долей вероятности заподозрить венецианцев в намерении овладеть Египтом, подступами к Красному морю и его побережьем. Верно одно: мысль использовать захватнические нравы крестоносного воинства к выгоде Венеции зародилась у ее правителей, по-видимому, в 1201 г.
Таким образом, наиболее важная причина, обусловившая позднее поворот событий Четвертого Крестового похода, коренилась в экспансионистской направленности средиземноморской политики Венецианской республики, политики, подстегиваемой глубокими экономическими противоречиями с другими североитальянскими торговыми городами. Эти противоречия порождались и определялись главным образом столкновением торговых интересов в Восточном Средиземноморье. В том заговоре западноевропейских политических сил, что с самого начала стал сплетаться вокруг Крестового похода, первым заговорщиком, по выражению Э. Брэдфорда, был венецианский дож.
