– Насчет чего? – спросил Мартин, не глядя на него.
– Ну, ты сказал, что у тебя СПИД.
– У меня действительно СПИД.
– О Господи.
– Не так уж все и плохо. Сейчас по крайней мере. Все приходит и уходит.
– И сколько тебе еще осталось?
– Не знаю. Меньше года, наверное.
– Господи.
– Думал, как мне помочь? Строил планы? А это все меняет, уже не сочтешь меня долгосрочным вложением капитала. Что бы ни случилось, я недолго смогу ценить твою помощь.
– Ты подцепил это от… ну, от этих?
– Скорее всего. Когда столько желающих залезть тебе в задницу, обязательно что-нибудь подцепишь.
– Вот гадость! Не рассказывай мне такие вещи.
– Ты сам спросил.
– Но нельзя же быть настолько тупым! Ты что, никогда не слушал новости, не читал газеты?
– Надо было что-то есть, что-то надевать. – Мартин усмехнулся, потом пожал плечами: – Мне наплевать. Когда все будет кончено, все будет кончено.
Ли только головой покачал. Помолчав, он сказал:
– Когда я восстановлю дом, можешь переехать ко мне.
Мартин взглянул на него, нахмурившись, и уставился себе под ноги. Они прошли мимо женщины, лежащей под куском картона. Мартин наклонился к ней и, прошептав что-то, вручил ей пластиковый крест. Рука, высунувшаяся из-под картона, была похожа на крысу. Ли передернуло. Они пошли дальше.
– Почему ты предлагаешь это мне? – спросил Мартин.
– Не знаю. Ты мне нравишься. Однажды для меня сделали то же самое… Не спрашивай.
Мартин не стал спрашивать. Они вышли из переулка на ярко освещенную авеню Маркет. По сравнению с переулками это был совсем другой мир.
– А ты тоже мужик ничего, – сказал Мартин.
Ли не ответил. Он стоял и смотрел в сторону Вашингтон-авеню.
– Что там? – спросил Мартин.
– Не знаю… Не уверен.
– Ты что-нибудь заметил?
– Я же говорю, не знаю. Просто…
Движение тени. Ничего больше. На прошлой неделе он бы и головы лишний раз не повернул, а сегодня весь покрылся гусиной кожей. На мгновение им показалось, что через Маркет проскочила пантера: одна широкая полоса тьмы.
– Так пойдем, черт возьми, и посмотрим, – сказал Мартин.
Ли только вздохнул. Они пересекли улицу и пошли по направлению к Вашингтон-авеню.
Заходить ночью в переулок, оканчивающийся тупиком, все равно что сделать шаг в бездну. Повсюду темнота, шум машин сзади на улице и прочие звуки кажутся какими-то потусторонними.
– Он зашел сюда, – сказал Бобби. Голос его звучал хрипло.
Ронни нащупала его руку и крепко сжала. В другой руке Бобби держал свой деревянный крест. Ронни коснулась своего креста, который висел у нее на шее, и вдруг остановилась:
– В чем дело?
– У меня неправильное чувство.
– Неправильное?
– Ну да. Чувство, что здесь его нет. Трудно объяснить. Той ночью я его чувствовала. Всем телом. Понимаешь? Как будто рядом со мной открыли холодильник.
– Да, понимаю.
– А сейчас я ничего такого не чувствую.
– Давай дойдем до конца, чтобы быть уверенными.
Они снова пошли вперед. Сюда практически не проникал свет фонарей, были видны только неясные тени. В дальнем конце тупика зияла чернотой стена старого здания. На этот раз остановился Бобби. Ронни тоже замерла, остановилась и вопросительно посмотрела на него. Бобби склонил голову набок, словно к чему-то прислушивался. Ронни затаила дыхание. Впереди, может быть, всего метрах в пяти, послышалось какое-то хрюканье, потом раздался хриплый свист. И чей-то голос:
– Дерьмо!
