– Да, – говорит Тим немного взволнованно, – именно так. А потом она поедет в Европу – и вот тогда-то я вздохну свободно.
Все за столом, включая Тима, уже потеряли интерес к этой не новой (известной со вчерашнего вечера, а для опоздавших – с начала ланча) сплетне, так что продолжаются другие разговоры о других важных предметах. Норрис поднимается, и я прошу его принести мне кофе.
– Тебе со сливками? – спрашивает он.
– Да, слей погуще, – отвечаю я ему. Старая шутка.
– Слышь, Шон, да ты… весельчак.
– Да, я весельчак.
– Никто не знает, где можно вечером экстази достать? – спрашивает Тим.
– А где вечерина будет? – спрашивает Гетч.
Я замечаю своего соседа по комнате, он вернулся из Нью-Йорка.
– Qa va[4], – говорит он, проходя мимо меня.
– Qa va – отвечаю я и добавляю: – Лягушатник.
– В «Конце света» и, наверное, в «Кладбище», – говорит ему Тони. Тони – еще и председатель финансового комитета. – Взносы на алкоголь горячо приветствуются.
– А не холодно на улице тусоваться? – спрашивает Гетч.
– Оденься потеплее, кошечка.
Тони отодвигает тарелку и приступает к салату; хоть Тони мне и нравится, эта европейская салатина меня раздражает.
– Кошечка? Кто сказал «кошечка»? – спрашивает Тим. – Не слыхал этого слова с восьмого класса.
– Да отъебись ты, – отвечает Тони.
Он злобится, оттого что не получил роль в какой-то дурацкой постановке театрального отделения, хотя его основная специализация – скульптура, и, несмотря на то что он хороший парень и все такое, меня раздражает, что он надувает губы из-за какой-то гомозни. Я хочу трахнуть Сару еще раз. Я помню, отсасывает она невероятно. Или это был кто-то еще? Или это у Сары была спираль, о которую я чуть себе член не вспорол? Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, ВМС (внутриматочная спираль), наверное, была не у нее, но даже если и у нее, то я мог бы просто снова воспользоваться случаем, если б мне представилась такая возможность.
– Никто не знает, что сегодня вечером будут показывать? – спрашивает Гетч.
– Спроси чего-нибудь полегче, – говорит Тони. Норрис возвращается с кофе и шепчет:
– Слил погуще.
Я делаю глоток и улыбаюсь:
– Великолепно.
– Не знаю. «Ночь мертворожденного»? Не знаю, – говорит Тони.
– Можно уже заткнуться? – спрашивает Тим.
– Я слышал от Роксанн, что «Карусель» закрывается, – предлагаю я тему для разговора.
– Да ладно. Серьезно? – спрашивает Норрис.
– Да, – говорю я. – По крайней мере, так говорит Роксанн.
– Почему? – спрашивает Гетч.
– Первогодки и второгодки не пьют больше, – говорит Тони, – полный отстой.
– Я тоже думаю, что это отстой, – говорит Гетч.
По какой-то причине он всегда кажется мне дешевым ослом. Не могу объяснить. Он встряхивает «Волшебный экран».
– Рок-н-ролл, – говорю.
– Ужас, ужас, – смеется Тим.
– Это просто еще один пример того, что Кэмден катится ко всем чертям, и все, – говорит Тони.
– Что тут поделаешь, – говорю я.
Тони теряет терпение, входя в политический задор.
– Слушай, ты понимаешь, что у нас будет гребаная качалка? Зачем? Ты понимаешь? Ты можешь объяснить? Я не могу. Я только что вернулся с заседания студенческого совета, так первогодки хотят, чтобы в кампусе построили дом братства. Ты понимаешь это? Что ты с этим поделаешь?!
Я вздрагиваю.
– Все это бред собачий.
– Почему? – спрашивает Тим. – Мне кажется, качалка – неплохая идея.
– Потому что, – объясняю я, надеясь утихомирить Тони, – я поступил сюда, чтобы быть подальше от спортивного мудачья и этих уродских братств.
– Слушай, – говорит Тим с гнусной ухмылкой, – девчонки подкачивают мышцы на внутренней стороне бедра, чувак. – Он хватает меня за ногу и хохочет.
– Да ну, – на меня вдруг находит ступор, – качалка все ж таки.
На самом деле мне плевать. Тони смотрит на меня:
– Кто у тебя научный руководитель, Шон? Какая у тебя специализация? Компьютеры?
– Рейгановские восьмидесятые. Их пагубное влияние на студентов младших курсов, – говорит Тим, кивая.
На самом деле меня это бесит, только не так сильно, как ему хотелось бы.
– Компьютеры, – передразниваю его.
– Специализация-то какая у тебя? – наезжает он, гребаный сосунок, здоровый, сука, салат доешь, урод.
– Рок-н-ролл. – Я пожимаю плечами. Он поднимается с отвращением на лице:
– Да ты никак попугай?
– Чего это на него нашло? – спрашивает кто-то.
– Да роль ему не досталась в пьесе Шепарда, – отвечает Гетч.
Откуда ни возьмись появляется Дейдре. Чтобы спасти ситуацию? Не совсем.
– Питер?
Все за столом поднимают глаза и замолкают.
– Я думал, меня зовут Брайан, – говорю я, не глядя на нее.
Она смеется, наверное, курнула. Я смотрю на ее руки, черного маникюра уже нет. Ногти цвета бетона.
– Ну да, конечно. Как поживаешь? – спрашивает она.
– Ем, – киваю я на стол.
Все за столом глядят на нее. Ситуация весьма неловкая.
– На вечеринку пойдешь? – спрашивает она.
– Да. Я пойду на вечеринку. А ты идешь на вечеринку?
Бессмыслица.
– Да.
Она, похоже, нервничает. Стремается парней за столом. На самом деле вчера она была о’кей, просто слишком бухая. Наверное, в кровати с ней хорошо. Я смотрю на Тима, который ее рассматривает.
– Да, иду.
– Тогда, полагаю, там и увидимся.
Я смотрю на Норриса и закатываю глаза.
– О’кей, – говорит она, мешкая, озираясь.
– О’кей, увидимся там, пока. – И шепчу себе под нос: – Боже мой.
– О’кей, ну, – она прокашливается, – увидимся.
– Исчезни, – говорю я сквозь зубы.
Она подходит к другому столику. Ребята за столом ничего не говорят. Я в растерянности, потому что она не слишком круто выглядит и все знают, что я трахнул ее прошлой ночью, и я поднимаюсь подлить на свою неминуемую язву еще немного кофе. Рок-н-ролл.
– Мне нужна двуспальная кровать, – говорит Тим, – у кого-нибудь есть двуспальная кровать?
– Не кури траву, – говорит еще кто-то.
