Инквизитор и нимфа

Моносумато смерил младшего товарища нечитаемым взглядом и развернулся к повару. На лбу толстяка выступил пот, хотя в помещении было прохладно.

— Передайте господину Суггобу, что я приму его людей в счет погашения трети долга и ожидаю остальное не позднее двадцатого числа.

Повар суетливо кивнул и перешел к следующему загону. Негр остался сидеть на полу, а его белый товарищ вскочил и затряс прутья клетки.

— Эй, мартышки, что вы задумали?! — заорал он по-английски. — Я лейтенант Грегори Николсон, а это мой сержант Абрахам Круг! Если мы не вернемся к вечерней поверке, у вас тут такой шмон устроят, что мало не покажется! Гляделки из жопы моргать будут!..

Лейтенант продолжал распинаться на тему глаз, мозгов и детородных органов своих похитителей. Сержант Круг опустил голову на сложенные кисти — кажется, он молился.

Повар, послушав миротворца с минуту, сунул между прутьями электрошокер и легонько ткнул буяна в грудь. Затрещало, полетели белые искры, и солдата отбросило к задней стенке клетки. Там он и остался лежать, спазматически вздрагивая.

— Мозги ему не поджарь, — пробормотал Вигн. Повар не обратил внимания. В этой паре он обращался только к старшему.

— Поймали кайри на выходе из заведения госпожи Белой Ласки. Они там, кажется, девушек обижали.

Сержант Круг вздрогнул и поднял голову. Пиджин — жутковатую смесь японского, английского и малайского — он явно понимал.

Моносумато улыбнулся и присел перед клеткой на корточки.

— Обижали девушек? — поинтересовался он у миротворца.

Произношение у японца было чисто оксфордское. Негр молча качнул крупной, обритой наголо головой.

— А если подумать?

Чернокожий сержант поднял на японца глаза с яростно блестевшими белками и тихо сказал:

— А какая тебе разница, ты, убийца? Ты, можно подумать, отпустишь нас с Грегом, если мы твоим шлюхам бусы из натурального жемчуга дарили.

Японец, казалось, погрузился в размышления. Подумав с минуту, он выдал результат:

— Нет. Не отпущу. — И, поднявшись, шагнул к следующей клетке.

Вигн уже стоял у самых прутьев и смотрел на отрубившегося викторианца — так голодный уличный кот смотрит на шмат бекона.

— Вот и на моей улице праздник, — почти пропел золотоволосый красавчик.

Моносумато покачал головой, но ничего не сказал. Вигн обернулся к повару:

— Кто такой?

— Секретарь лорда Миидзи. — Повар ухмыльнулся. — Лорд Миидзи решил, что уважаемый секретарь проявляет излишнее любопытство как к его рабочим файлам, так и к новой супруге высокочтимого лорда. Он просил передать, что лицо… м-м… бывшего секретаря должно быть скрыто от публики.

— Лорд Миидзи нас что, идиотами считает? — буркнул Вигн. — Отопри клетку.

Повар коротко взглянул на японца. Тот чуть опустил тяжелые веки, и хозяин заведения полез за ключом. Когда решетчатая дверь открылась, Вигн шагнул в клетку, бросив через плечо:

— Ринеке, брысь отсюда. Он может попытаться сразу взять контроль.

Повар сложил толстые лапки на груди и комически поклонился:

— Ухожу, ухожу. Оставляю молодого синуси наедине с его… объектом особой любви — могу ли я так выразиться? Полагаю, мне следует начать готовить аппаратуру?

Моносумато чуть заметно свел седеющие брови, и хозяин быстренько ретировался к одной из зеленых дверей. Рядом с дверью виднелось что-то вроде распределительного щитка с цифровым табло. Повар еще слегка погремел ключами, нашел нужный и убрался в подсобное помещение. Второго входа в подвал Ринеке Сент-Джон по прозвищу Мокрый Дракон так и не показал.

Лукас осторожно вытянул дротик со снотворным из шеи лежащего человека. Согласно городской легенде, именно такими пользовались катанги, стреляя из защечного мешка и поддувая сжатыми кишечными газами. Лукас ничего подобного за катангами не замечал — возможно, то было одно, продвинутое племя, начисто истребленное первыми колонистами. Зато местные триады пользовались дротиками от души, вполне обходясь и без кишечных газов.

Через некоторое время человек заворочался. Он открыл еще подернутые мутной сонной пеленой глаза и напоролся на взгляд ясных голубых глаз оператора. Викторианец дернулся, но паралич еще не отпустил целиком. Лукас улыбнулся, почти нежно взял лицо викторианца в ладони и наклонился ниже. Сержант в соседней клетке прижался лицом к решетке. Со стороны это выглядело так, будто светловолосый парень собрался поцеловать своего пленника. Только пленник совсем не обрадовался ласке. Он еще раз безуспешно попробовал вырваться — и застыл, лишь в темных глазах плясали страх и бешеная ненависть. Впрочем, вскоре потухли и они, взгляд у лежащего сделался покорным и стеклянным. Все же Вигн был лучшим оператором по эту сторону пояса Койпера.

— Наигрался? — с легким раздражением спросил Моносумато, прислонившийся к решетке. — Давай его в операционную.

С чем-то похожим на сожаление Лукас отпустил викторианца. Тот встал, пошатываясь. Движения его после наркотика еще оставались слегка деревянными, и все же бывший секретарь сам прошагал к зеленой двери и даже постучал. Дверь распахнулась. За ней обнаружилась небольшая комната, напоминающая хирургический кабинет. Большую часть комнаты занимала машина для магнитно-ядерной томографии — или, возможно, не совсем томографии. Давешний повар суетился у аппарата, ослабляя петли. Викторианец протопал к ложу и покорно улегся. Ринеке затянул крепления у него на руках, голове и груди. Лукас и Моносумато остались снаружи. Убедившись, что пленник надежно закреплен на ложе, повар, временно переквалифицировавшийся в нейротехника, резво вышел из помещения и прикрыл за собой дверь. Обернувшись к щитку, он выставил таймер и защелкал тумблерами. После чего вдавил блестящую красную кнопку. Загудело. Замигали лампочки. Из-за закрытой двери раздался крик.

Ринеке покачал головой и пробормотал, обращаясь к собственному переднику:

— Технология, всюду у нас теперь технология. То ли дело раньше — раскаленный прут в мозги, и кончено. Воняло, правда, изрядно.

— И сколько у вас после раскаленного прута выживало? — хмыкнул Вигн.

— Сколько бы ни выжило, а в новых не было недостатка. Людям всегда надо платить долги. Людям всегда нужны зрелища, — непонятно отозвался повар.

Моносумато во время этого разговора пристально разглядывал сержанта Круга. Тот снова скорчился на полу клетки и то ли молился, то ли плакал. Когда в операционной отгудело и лампочки перестали мигать, японец поднял руку и указал на чернокожего пальцем:

— Этого — следующим.

Вигн и повар распахнули дверь и принялись отвязывать обмякшего викторианца. Кожа у него стала белее эмали, покрывавшей аппарат, и тем отчетливее выделялись на мертвенно-белом лице огромные, черные, широко распахнутые и абсолютно пустые глаза. Направленным электромагнитным импульсом машина разрушила лобные доли викторианца. Он мог дышать, есть, пить и испражняться, но во всем остальном отныне и навсегда подчинялся единственному хозяину. Тому, под чьи «узы» угодил перед операцией. Запечатление шло через неповрежденные височные и затылочные части мозга и оставалось единственной связью несчастного секретаря с реальностью.

Хозяин ласково провел рукой по темно-каштановым кудрям нового икэсугиру и сказал:

— Пожалуй, буду звать тебя Марком. Марк хороший, да, Марк?

Икэсугиру кивнул, как фарфоровый болванчик. Старый японец насупился. Их подельник уже отправился за следующим неудачником, поэтому Такэси Моносумато смог высказать свое неодобрение без помех. Впрочем, и в неодобрении мастер-оператор проявлял сдержанность. Пожевав губами, он проговорил только: