Мы не будем исследовать дурацких Говорящих-с-Собственной-Жопой аборигенов. Мы будем исследовать тебя! — Митчинсон обвиняюще ткнул пальцем в Марка и снова заржал.
Марк присел на корточки, так что его голова оказалась вровень с кудлатой башкой биофизика.
— Нет, почему же. Мы будем исследовать и говорящих с тем, о чем ты упомянул. Нужно же нам официальное прикрытие. Только этим будешь заниматься не ты.
— А кто?
— Я уже нашел человека.
— Кого?
— Ее зовут Лаура Медичи. Доктор биологии, защитила у Лавье диссертацию по нейронным сетям. Очень смышленая барышня. А теперь, может, ты встанешь? Или предпочитаешь еще поваляться в золе?
Митчинсон хмыкнул, но без слова принял протянутую руку. Марк легко вздернул биофизика на ноги. Тот только пробормотал: «Ого!»
Когда Олаф утвердился на ногах, Марк стряхнул с ладони золу и поинтересовался:
— Так что ты там говорил насчет пива?
Уже на выходе Митчинсон придержал шефа за рукав. За ними осталась разрушенная аудитория. Веселые искорки в гномьих глазах куда-то подевались.
— Слушай, ты заранее знал, что этим кончится? Я ведь не генетик, я еще, помню, тогда удивился — с чего это он меня зовет в чисто генетический проект? Подумал даже, что ты по доброте душевной пользуешься работой как предлогом, чтобы меня вытащить… — Митчинсон оборвал фразу. Возможно, ему не хотелось озвучивать мысль, что веру в добросердечие викторианца он сегодня утратил. — Так, короче, ты знал?
— Я учитывал такую возможность.
— Хорошо. А ты хоть представляешь, что мы в тебе будем искать?
— Мы будем искать во мне то, чего в человеке никак не должно быть, — сказал Марк.
Ирландский паб они нашли на перекрестке Санта-Мария-дель-Анима и Паскуино, в двух шагах от пьяцца Навона. Здесь было накурено до такой степени, что зеленые футбольные штандарты на стенах и латунные таблички с именами игроков и датами терялись в дымных облаках. Кажется, ирландцы за границей — единственное племя, до сей поры потребляющее никотин в виде белых смертоносных палочек. Марк к сигаретному дыму привык еще в детстве, а вот Митчинсон яростно протирал слезящиеся глаза и покашливал.
Биофизик был необычно тих. На экране в глубине зала крутили футбольный матч, болельщики то и дело ахали. Митчинсон и сам любил посмотреть на хорошую игру, но сейчас на экран даже не покосился. Он вообще не двигался — только, когда принесли заказанное «Гиннесс», отстегнул браслет и по столу придвинул к Марку.
Тот, отхлебнув пива, предположил:
— Ты хочешь меня о чем-то спросить.
Биофизик поднял на Марка маленькие умные глаза и буркнул:
— Ага. Хочу.
— Так спрашивай.
— А в башке у меня покопаться слабо? — В голосе Митчинсона мелькнула тень обычной язвительности. Впрочем, бледноватая вышла тень.
— Не слабо. Но зачем?
— Хорошо. Я спрошу. Когда ты там резвился с молнией… ты меня читал?
Марк кивнул.
— Понятно. А вот если бы я сдрейфил окончательно? Если бы ты своим фокусом меня не купил, чудотворец хренов… ты бы браслет включил?
Салливан подумал и честно ответил:
— Наверное, нет.
— Хорошо, — повторил Митчинсон. — Секретный гриф. Сопутствующий ущерб и все такое. Принимаю. А вот твоя смышленая барышня… по-твоему, она не догадается, чем мы на самом деле занимаемся?
Марк снова поразмыслил, прихлебывая горькое пиво. Болельщики ревом приветствовали очередной гол. Дождавшись, когда вопли стихнут, Марк сказал:
— Нет. Не думаю.
— А если все-таки догадается?
На это викторианец не ответил, но про себя решил, что больше Саллом его не назовут и на пиво не пригласят. Он ошибался. Как ни странно, даже теперешний Марк Салливан еще не утратил способности ошибаться.
Глава 4
Дочь сенатора
До встречи с Марком прошло два дня. Вновь был вечер. Лаура сидела на веранде и нервно курила. Самая дурацкая из возможных привычек, но подправленные на Терре гены позволяли и не такое. Похолодало, и бабочек стало меньше — а все же два или три мотылька настойчиво бились о световые шары. Их крылатые тени метались по веранде. Отец задремал, старый слуга удалился в сторожку, и только луна и мотыльки составляли компанию молодой женщине.
Она уже поднялась с кресла, чтобы пройти в дом, когда комм загудел. Лаура взглянула на браслет и нахмурилась. Сообщение бежало по черному ободку. Сообщение от Скайуокера. Лаура затянулась, стряхнула с сигареты тонкий столбик пепла. Искорка попала на запястье и ужалила. Большая мохнатая бабочка порхнула вниз, заметалась перед лицом. Лаура подняла руку, чтобы отогнать насекомое…
Она попалась мгновенно и безнадежно, как летящий на свет мотылек… Нет. Как яркая рыбка в сачок аквариумиста. Шестнадцать прошедших лет ровно ничего не изменили, словно над ней, вмороженный в хрусталь, все еще стоял вечер давнего Рождества.
В тот день Лаури даже не успела испугаться. Только увидела отчаянные глаза летящего к ней темноволосого паренька. Почувствовала толчок, отшвырнувший ее назад. Тело знало, что встретит твердый лед, — трещина или перелом, она так часто ломала кости, хрупкая от рождения. По пальцам мазнуло холодом. Свет прожектора ударил в зрачки. Музыка обернулась криком… И все замерло.
Девочка парила надо льдом. Ей казалось, что ее держат надежные и крепкие руки. Руки, которые ни за что не дадут упасть. Так сама Лаура подхватывала на лету сброшенные случайным движением фигурки из маминой коллекции. В чашечку ладоней, в мягкое, чтобы драгоценный фарфор не треснул. Она была фарфоровой статуэткой в чьих-то нежных ладонях. Нет, она была пушинкой, легкой-легкой пушинкой.
Лаура все еще висела в своем хрупком коконе, но взгляд ее лихорадочно метался по толпе. Откуда идет этот голос?
Секунда миновала. Время вновь ускорилось до лихорадочного галопа, и Лауру метнуло назад и вниз. Чьи-то пальцы больно сжали плечи, останавливая падение. Девочке так и не дали коснуться жестокого льда. Над ней заохали, бережно ставя на ноги. И только когда острия коньков вновь утвердились на поверхности (руки непрошеных помощников все еще стискивали плечи и талию, так жестко и грубо), Лаура заметила его. Голубые глаза смотрели одновременно насмешливо и обеспокоенно. Копна светлых волос надо лбом, разрумянившиеся щеки. Шапки на мальчишке не было.
