лед. Ей даже захотелось спорить из-за него, кинуться в бой, но она сдержалась.
Да - ей стало жаль Кельмина. Не зная многих обстоятельств, она интуитивно почувствовала это его одиночество - непрошибаемое, страшное, одиночество в толпе, потому что он знал и испытал больше, чем другие, потому что не умел быть дипломатичным, был прямым, честным и правильным. Он был не таким, как все. И досталось ему в жизни гораздо больше. Да, в тот момент Ивик начала его жалеть.
-- Но потом было и другое, многое... знаешь, он ведь гений. Я никогда не смогу так писать. И вообще, он...
-- Брось, ты пишешь не хуже, просто иначе, и не ценишь себя, - сказала Ашен. Ивик пожала плечами.
-- Не знаю. Понимаешь, у него ведь как - все, за что он берется, получается прекрасно. И вообще, Ашен, жалость... Да, это есть. Но не только это. Я знаю, что я сумасшедшая... Ненормальная. И наверное, ты скажешь, что я люблю созданный образ. Может быть. Но все, что я о нем знаю - из этого образа никак не выбивается. А я знаю о нем не так уж мало... Я о нем все в общем-то выяснила.
В самом деле, к тому моменту окончательно спятившая Ивик, побывав в Дейтросе, уже выяснила все, что было можно, о предмете своей страсти. И подробности оказались такими, что страсть никак не уменьшилась.
Вот только теперь надо было это прекращать. Потому что... Кельма, конечно, жалко, но у нее, Ивик, есть своя семья, дети, прекрасный муж... которого, кстати, тоже жалко. И так все-таки нельзя.
И в конце концов - Ивик вспоминала об этом с некоторым стыдом, но и облегчением, Ашен чуть ли не за шкирку притащила ее, окончательно раздавленную Бог весть какими страстями, к Кейте. А та, спокойно кивнув, сказала.
-- Я знаю, кто может тебе помочь.
Этот кто-то - один знакомый монах - жил в Лайсе, и добраться до него было не так уж просто. Почти сутки в Медиане. Ивик совершенно не верила в успех предприятия. Она уже была у священника, а как же! В последние годы она исповедовалась довольно редко, как положено - перед Пасхой, да и не очень понимала, зачем это нужно. Но тут, со страстью своей несчастной, пошла к отцу Киру. А вдруг, поможет, объяснит что-нибудь, просветит? Отец Кир был, как всегда, мягким, но непреклонным. Вы должны с этим справиться. Вы же понимаете, что такое грех, вы не маленькая. У вас есть муж, которого вы перед Богом обещали любить. Чувства - это преходяще, а брачные обеты - на всю жизнь. Не позволяйте себе... И так далее. Все это было абсолютно правильно, Ивик и сама так думала, но выйдя из церкви, вспомнила Кельма, его лицо, то случайно мелькнувшее в глазах выражение, и заплакала. Все это - прелюбодеяние, даже мысленное, грех - все это было правильно, если бы речь не шла о Кельме. Таком вот живом, настоящем, уникальном человеке, лучшем из всех гэйнов. Ивик смотрела на ладонь Христа, пробитую гвоздем, и видела покалеченные пальцы Кельма. Да, наверное, нельзя позволять себе его любить.
Она разозлилась на священника и решила, что в церковь можно ведь и не ходить, подумаешь.
Но дома ее опять охватили сомнения, как только она оказалась рядом с Марком. Можно плюнуть на все эти долги, на обеты и обязанности, но какой же надо быть сволочью, чтобы причинить ему боль. Если бы он хоть раз в жизни повел себя как-то не так. Если бы он хоть немного был похож на других мужей, о которых сплетничали подруги... Если бы она видела от него когда-либо хоть что-то, кроме абсолютной и самоотверженной любви и преданности - и еще ведь, сволочь такая, не ценила, еще и раздражалась на него!
Ведь он даже это понял бы... Наверное. Даже с этим мог бы смириться. И вот именно то, что - мог бы - действовало на Ивик как ледяной душ.
Она не думала, что какие-то монахи могут ей помочь. Пусть даже очень хорошие. Очень хороший монах или священник отличается от плохого тем, что не только правильно говорит, но и правильно живет. Но она, Ивик, не может, не умеет жить правильно, и нотации ей тут не помогут.
Монаха звали Аллин. Когда-то он учился с Кейтой в квенсене и был ее братом, тоже носил имя иль Дор. Кейта рассказывала, что Аллин давно ощущал призвание хойта, но его не пускали в монастырь - видимо, оттого, что он был слишком уж талантливым. И сейчас продолжал писать стихи. Кейта даже дала Ивик почитать эти стихи, они и в самом деле были прекрасны, хотя касались исключительно одной - религиозной - темы. Аллин был хорошим, сильным гэйном. В одном из боев он был ранен, лишился ступни, в результате ему все-таки разрешили уйти в монастырь.
Аллин оказался совсем маленьким и щуплым. Ростом не выше самой Ивик - а она была невысокой среди дейтринов. У него были огромные серые глаза с длинными ресницами. Но не такие, как у Марка - у Аллина глаза были глубокие и очень пронзительные, как будто он все-все в мире понимает.
