- Нет! – жестко ответил Старец. – Ежели заметють вас харабарчи ихния, кои вельми глазасты да слухасты, степ, аки пятерню свою знают, за собою вы их в село и приведете. Нет! – повторил. – Когда пойдем мы в лес, надобно будет прикрывать нас и спереду и с тылу, чтоб татарин не наскочил неожиданно. Скотину надобно будет гнать стадом… Вот игде вы нужны будете. Разделитесь поровну, чтоб боронить сельчан в походе да стадо сельское гнать…
Жители Михайловского разошлись готовиться к походу. Лишь Мефодий да Никитка остались на майдане.
Легкий ветерок сушил лужи, оставшиеся после дождей. Солнце, несмотря на час вечерний, припекало плечи, землю калило… И только воркованье голубей – такое мирное да ласковое, никак с войной не вяжущееся, тишь нарушало…
Мефодий некоторое время стоял в раздумье, тяжело, всею грудью на посох опираясь, голову седую низко свесив.
- Никитушко, - поднял голову Старец. – Пройдут ли телеги по лесу, на пути, коим поведешь ты нас к скиту? Ить староста Фрол плох еще – не сможет идти долго. Да и детишки малые притомятся в дороге дальней…
- Я проведу, батюшка, путем окольным, коим сам пришел. Кущари там, конечно, но лошади их сомнут без труда, проложат дорогу.
- Вот и славно, Никитушко. Вот и славно. Видишь, как оно случилось: уже ведь срок подошёл отцу твому забирать тебя домой, а оно вот… Теперича, не пробиться ему к нам. Далече зело, да и опасно итить посеред татарских войск-то. Придётся тебе пока с нами век коротать… Пойдем-ко, сыне сой, и мы с тобою к дороге готовиться.
- А я и не хотел уходить от вас, Отче! И со Степаном беседу имел, чтоб обучил меня ремеслу воинскому. Не по нраву мне купцом-то быть! Воем хочу стать, как дядька Степан.
- Ну-ну… - Старец пристально посмотрел в глаза отрока. – Вижу, впрок идёть тебе наука Степанова: в плечах раздался, окреп… Да и головой крепок стал. Радуешь старика!
- Так в том и ваша заслуга великая, Отче! – Никита в пояс поклонился Мефодию, рукою земли коснувшись.
- И-и, - пропел Старец, - то Господа нашего заслуга, что разум тебе возвернул, а не моя и не Степанова! Благословляю я тебя именем Господа, отрок Никита, на дела ратные! Послужи, сыне, Руси великой!
Старец осенил Никитку крестным знамением и пошли они родину Стерхов к исходу из села готовить…
Утром ранним, едва засерело небо над лесом дальним, уходили сельчане с мест, годами насиженных. Сурово лица нахмурив, ушли вперед мужики во главе с Никитою, а по их следу, в росе жемчужной пробитому, пошло стадо сельское, вослед потянулись телеги обоза, пошли бабы с детишками, всхлипывая да носами шморгая непрестанно…
К заходу солнца, когда уж в лес втянулись, под сводами дерев вековых укрылись, мужики, исход сельчан прикрывающие, дымы увидали вдали – там, где село Михайловское давеча стояло…
Глава 23
Проводив Никиту, Степан подвел коня к навесу и тут только заметил Настену, стоящую у печурки, которую он сложил для нее под навесом. Настена, разрумянившаяся у печки, стояла, спрятав руки под расшитый передник. Ее русые волосы, выбившиеся из туго заплетенной косы, златым облачком сверкали в солнечных лучах вокруг хорошенькой головки, а огромные глаза с немым восторгом глядели на суженного. И была она столь пригожа в этот миг, что у Степана враз пересохло во рту.
- Это откуль же такой красавец? – девица кивнула подбородком на коня, улыбаясь Степану.
- У татар отбили, - ответил Степан и шагнул к девушке.
Подхватив ее на руки, он закружился по поляне, а она, счастливая и такая желанная крепко обняла его шею, покрывая поцелуями лицо Степана…
- Отпусти, Степушко, - вдруг спохватилась девица. – Щи же убегут! Я ить вам щи сварила из молодой крапивы. С тетерочкой!
Степан поставил Настену на ноги и ласково поцеловал ее пламенеющие уста.
- Я схожу на ручей, - сказал он. – Коня искупаю. Потом уж щей отведаю.
Степан расседлал коня, сняв переметные сумы. В сумах оказался весь набор для ухода за конем, запасные подковы с гвоздями, дратва, шило, металлические клепки для ремонта упряжи, кожаный мешочек с коваными наконечниками для стрел – все явно русского происхождения, и кривой татарский нож в кожаных ножнах с простой деревянной рукоятью.
- Э-э, брат, - протянул Степан, - Да твой хозяин не простого роду-племени был. Гляди-ко, как к походу приготовился – все, что нужно для коня, в сумы уложил…
Ведя расседланного коня в поводу, ушел он на ручей, перекинув через плечо мешок с принадлежностями для чистки.
На большой каменной плите, полого уходящей в ручей, Степан разделся догола и завел коня в чистые воды, весело журчащие по каменьям, густо устилающим дно. Припав к воде, конь долго пил, фыркая, мотая головой и разбрызгивая воду.
Выкупав коня, Степан вывел его на берег и, вычистив его крутые бока и круп скребницей, костяным гребнем вычесал гриву, запутанную в походе, облепленную крупными лиловыми будяками. Конь благодарно взглянул на нового хозяина и положил сухую породистую голову ему на плечо.
- Как же тя звать-то? – спросил Степан, будто конь мог ему ответить.
- Буян? – конь не отреагировал никак. – Смутьян? Басурман? Ветерок? Буран?
Глядя на дымчато-серый в темных яблоках окрас коня, Степан вдруг неуверенно произнес: - Туман?
Конь тряхнул умной головой и осклабил мягкие бархатистые губы в лошадиной усмешке. Радостно мотнув густой темно-серой гривой, конь заржал, запрядал ушами…
- Вона как! – обрадовался Степан. – Туманом, значится, кличут тебя! Туман! Туман!
Конь высек из камня искры подковами и закружил вокруг Степана, выказывая свою конскую преданность и благодарность.
- Да ладно тебе, - мягко укорил Тумана Степан. – Ладно… Ишь, разыгрался!
Накинув узду, Степан быстро оделся и повел коня в скит, мурлыча что-то напевное себе в бороду.
Еще по дороге к поляне Степан почуял в воздухе какую-то смутную тревогу. Что-то в лесу было не так, хотя и сойки не кричали, и сороки не рвали лесную тишину немыслимым треском…
Степан вскочил на круп коня и, низко пригибаясь к гриве, чтоб уберечь лицо от низко нависающих над тропой веток, помчался к скиту.
Настена все так же возилась у печки, помешивая деревянной ложкой щи в котле. Все так же тихо было вокруг, но беда была где-то рядом… Степан чувствовал ее приближение, ее страшное дыхание…
Степан спрыгнул с коня и, толкнув его за плетень, коим был оплетен навес по бокам, схватив испуганную Настену за руку, увлек ее в избу.
- Запри дверь! – крикнул он, быстро уходя под навес. Отвязав полоненного татарина, он увел его за сруб и крепко привязал к дереву, вбив ему в рот кляп из сорванного со стана кушака, провонявшегося конским потом.
