Табун быстро приближался к радуте, и вот уже ворота, скрипя на блоках канатами, стали медленно опускаться, открывая лошадям проход. А основные силы ногайцев, выйдя из балки, только-только начали разворачиваться в лаву, явно не успевая перекрыть дорогу табуну. Лишь десятка три всадников находились в непосредственной близости к казачьим лошадям, представляя реальную угрозу.
Гнат отставал от табуна менее, чем на полверсты и его Янычар быстро сокращал расстояние. Но пятеро всадников, выйдя самыми крайними из балки, шли ему наперерез. Заруба рванул из ножен саблю и, привстав на стременах, начал вращать ею над головою, разогревая кисть.
Ногайцы были опытными бойцами и не стали подставляться по одному. Они шли, быстро охватывая казака полукольцом. И только теперь, разглядев вблизи амуницию и конскую упряжь ногаев, Гнат смог определить, что за войско пришло за табуном казачьих коней.
По характерным стременам, не металлическим, а сплетенным из конского волоса и шерсти, а также по конским седлам, не имеющим ни передней, ни задней луки, Заруба определил, что перед ним ногайцы Едисанской орды . Причем самого воинственного ее крыла – «кылычи». А значит, сблизившись, они метнут в него короткие копья, не тратя время на рубку.
Гнат скакал, внимательно наблюдая за противником, и когда увидел, что руки ногайцев почти одновременно выдернули из колчанов копья, мгновенно ушел под брюхо коня, услышав только свист пролетевших над ним копей. Не давая времени степнякам на второй бросок, Гнат вырвал из-под седла ятаган - память о службе в армии Османа-Паши, и пошел на сближение, благо, расстояние между ними сократилось.
Вооруженный двумя клинками, Гнат мог биться с несколькими противниками сразу, доверяя Янычару самому уходить из-под ударов.
Заруба привстал в стременах, раскручивая сабли на уровне плеч и выбирая момент для удара.
Янычар мчался галопом, вздымая копытами за собой снежную пыль, и пядь за пядью сокращая расстояние до врага. И вот уже захрипела, сверкнув крупными зубами, лошадь ногайца…
Первая сшибка была практически мгновенной и не принесла удачи никому – лишь Янычар сбил мощной грудью лошадь противника. Ногайцы ушли, уклонились от молнией сверкнувших в руках Гната клинков, а сами не успели даже сделать замах для удара. Вторая сшибка – уже с тремя противниками окончилась более результативно. Хоть и ушел степняк от смертельного удара, но жало ятагана все же достало его, разрубив скулу. Он выронил саблю и двумя руками схватился за лицо, склонившись к гриве своего коня. Гнат второй рукой отбил удар ногайца и, упав спиной на круп коня, успел уклониться от удара третьего. Янычар сделал прыжок в сторону, оттеснив широкой грудью коня второго ногайца, и его сабля вновь просвистела мимо головы Гната. А тот, резко выпрямившись в седле, срубил противника ударом наискось через всю грудь. Клинок по инерции, не удерживаемый более телом всадника, прошел дальше, вспоров бедро коню, который, сбросив седока, ушел галопом в степь.
Но уже подоспели первые двое, ушедшие в первой сшибке. Гнат отбил в бешеном темпе подряд три удара, но зажатый конями ногайцев, не успел отбить четвертый, лишь уклонился от него, насколько смог. Сабля ногайца легко пропорола овчину зипуна, но не смогла полностью прорвать тонкую, но прочную сталь кольчуги, сплетенной искусным турецким оружейником Мустафой в далеком теперь Истамбуле – Константинополе.
Однако, удар был настолько силен, что вбил в тело разрубленные в некоторых местах кольца и рассек плоть. Горячая кровь брызнула из раны, и, почувствовал ее, Янычар всей своей конской мощью обрушился на коня ногайца, сбив его с ног вместе с всадником. Совершив немыслимый прыжок через поверженного противника, конь рванул к заставе, сразу оставив далеко позади преследователей.
Гнат зажал рану рукой, пытаясь остановить кровотечение, но кровь шла все сильнее. Видимо, клинок повредил кровеносный сосуд. Чувствуя, как медленно наваливается слабость, Заруба намотал повод на руку, чтобы не упасть, и доверился коню.
Едва Янычар пересек линию ворот радуты, Гнат помутневшим взором оглядел знакомое подворье, и потерял сознание.
ГЛАВА 7
Вожак стаи, с ним молодой крепкий волк и молодая волчица, уцелевшие в мгновения смертельной опасности, сумевшие уйти из-под копыт сотни лошадей немыслимым напряжением сил, инстинктивно выбрав единственно верный безопасный путь, не ушли далеко от места, где люди снова убивали друг друга.
Вожак привел их на курган, с вершины которого картина погони была видна, как на ладони. Глядя своими желтыми глазами, немало повидавшими на своем веку, на эту смертельную гонку, старый волк силился разгадать извечную загадку жизни. Он своим волчьим умом пытался понять, зачем люди, у которых так много конского мяса, что они его не едят, а передвигаются на нем, убивают друг друга. У них – у волков убийство целесообразно, поскольку служит целям пропитания, а значит, жизни. Но люди, убивая себе подобных, бросают их тела на поле брани, или закапывают в землю, не употребляя в пищу. Поедают же овец, которые и для волков – лакомство. Ловят в петли и поедают зайцев и птицу степную, которые и волку в пищу годятся. Волка же, завидев, тоже пытаются убить и часто убивают, хотя волк не нападет на человека, разве что, почувствовав смертельную угрозу с его стороны.
Вот и сейчас остановил бег своей значительно поредевшей стаи вожак для того, чтобы накормить собратьев кониной и поддержать волчьи силы, коих почти не осталось. Знал вожак, что после людского побоища по степи будут бегать десятки лошадей, потерявших всадников, становясь легкой добычей волков. Знал и, потому терпеливо ждал. Молодой волк попытался было рвануть с кургана, завидев, как две лошади, с которых упали седоки, медленно рысят в степь. Но вожак поднялся с места и грозным рыком осадил его. Сам он однажды вот так же погнался за конем, но комок раскаленного металла, выпущенный человеческой рукой, догнал его, разорвав бедро, и засел в мышцах, надолго лишив волка возможности передвигаться. Опытный зверь знал теперь, что нужно выждать, пока люди уйдут, и лишь потом начинать охоту на лошадей.
Однако молодому волку не сиделось на месте. Он опять встал и, вытянув лобастую голову, втянул раздувшимися ноздрями воздух. В морозном, искрящемся кристаллами инея воздухе, явственно запахло кровью. Это почувствовал и вожак, но продолжал неподвижно сидеть на месте. Только коротко, предостерегающе взглянул на молодого.
А молодой, вытянув морду и навострив уши, неотрывно смотрел на уходящий от кургана отрог, от которого так явно и так сладко тянуло свежей, горячей кровью. От нетерпения он взбил снег лапами и крутанулся на месте так резко, что под ним показалась голая промерзшая земля…
Волк оскалился, и вытянулся для прыжка: из-за отрога кургана вышел, прихрамывая, пегий конь. И седло, и попона, навьюченные на его мощный круп были залиты кровью, которая тяжелыми каплями срывалась на ослепительно белый снег, прожигая его. Кровь стекала и по подрагивающему в судорогах бедру коня, на котором зияла глубокая рубленая рана. Он шел, куда глаза глядят, вне себя от боли, ослабев от потери крови.
Вожак, быстро огляделся и, не видя опасности, бросился к коню. Опережая его, в несколько скачков достиг коня и, высоко подпрыгнув, вцепился клыками ему в шею молодой волк. Но недаром старый волк сдерживал нетерпение молодого. Почуяв смертельную опасность, конь уклонился от прыжка волка, и клыки зверя ухватили только мышцы со складками шкуры. И как ни ослабел от потери крови конь, ему достало сил, чтобы подняться на дыбы и, мотнув тяжелой породистой головой, посаженной на мощную шею, сбросить с нее волка. Молодой, распластавшись в воздухе, отлетел далеко в сторону. Но тут подоспел вожак, который поднырнул под брюхо коня и вспорол ему пах. От дикой боли передние ноги коня подогнулись, и он упал на колени. Вывернувшись из-под тяжелой туши, едва не накрывшей его, вожак мертвой хваткой вцепился в горло коню, чувствуя, как в его пасть медленно, а затем все быстрее и быстрее вливается горячая кровь коня. Конь попытался подняться, но с другой стороны в его горло глубоко
