монотонный мотив. Хиджрет опустил голову на грудь и, казалось, задремал. Петренко встал со своего колченогого табурета и кивнул головой Улябу. Проводник уселся на его место и заговорил с пленником. Горец долго и обстоятельно что-то ему рассказывал, и Уляб слушал и кивал головой, давая понять, что понимает, о чем идет речь, хотя горец так и сидел, не поднимая головы, и не видел кивков Уляба.
Выговорившись, хиджрет упал с табурета, потеряв сознание.
Уляб поднялся и, обращаясь к Зарубе, доложил:
- Ну что, он говорит то же самое, что и остальные: должны были вырезать казачьи дозоры и высмотреть сакли, где находятся раненные. Другая группа должна была найти скважину, откуда бьет земляное масло и охранять ее до прихода амира с остальными горцами и запасом пороха. Затем, смотреть, чтоб никто из казаков не вышел на улицу и не обнаружил их. После этого один из них – зовут Карам, должен был обмотать стрелу намоченным в нефти куском холста и, подпалив его, запустить стрелу в небо.
- Сказал, сколько их? – спросил Гнат.
- Да, то же, что и остальные. Двести пятьдесят воинов у хана Нуцала и двести у Касыма Кумыкского. Караташ – амир хиджретов и с ним шесть воинов ждут ихнего сигнала, укрывшись у взорванного прохода. Когда увидят сигнал – пойдут сюда, чтобы взорвать скважину. Остальные воины находятся на поляне, ниже гребня со стороны гор. Они начнут спуск, когда Караташ подаст им сигнал, что скважина подготовлена к взрыву, чтобы сразу после взрыва ворваться в казачий стан.
- Какой же сигнал должен подать их амир, чтобы войско начало спуск в долину?
- Этого, - Уляб виновато развел руками, - никто из них не знает. Это знает только Караташ.
- Значит, Караташ нам нужен живым, - кусая ус, тихо сказал Заруба, - И брать его я буду сам. Расспросил, как он выглядит?
- Да, - ответил Уляб. – Он старше других и крупнее телом. Как и у всех хиджретов, голова его обрита наголо, но у него большая рыжая борода, потому что он аварец. Да, на нем всегда одета кольчуга из чеканного черного металла (здесь такого металла не делают и не знают), которую не пробивает ни стрела, ни пуля.
- Ничего, - сказал Гнат, - Не спасет его ни борода, ни кольчуга. Возьму я его тепленьким. А ты, диду, - Заруба повернулся к деду Петренко, - Сможешь быстро разговорить его? Время будет дорого!
- Разговорить-то смогу быстро, если надо, - ответил дед. – Только особым разговором – он умрет сразу после этого разговора. Так можно?
- Да и хрен с ним! - ответил атаман. - Пускай умирает, лишь бы сказал, каким знаком нам войско шамхала с горы выманить!
- Ну, тогда я пойду с тобой, и пытать стану, как только ты его мне отдашь живым.
- Давай, Лукьян, - Заруба поднялся с лавки и взял за рукав Синицу, - пускай стрелу!
Пойдем встречать «дорогих» гостей! А вы, - он поворотился к притихшим на корточках у стены остальным пластунам, - быстро уберите чучела дозорных, двое и Уляб – переоденьтесь в одежду пленных: вы встретите их. Ты, Уляб, шепотом скажешь, что остальные у скважины и поведешь их к нам. Только близко не подпускай к себе, чтоб лица не разглядели. Все по местам! Ждем поджигателей!
Заруба достал из-за широкого казачьего пояса шестипер и стал плотно обматывать его навершие ремешком из толстой сыромятной кожи.
19. ЗАПАДНЯ
Караташ и его воины приблизились к лагерю урусов, и амир вдруг дал знак остановиться. Хиджреты шли уступом, образуя, как бы, наконечник стрелы, – впереди разведчик-сакмагон, за ним – в трех саженях – амир, а уж за ним шли остальные. Что-то было не так, что-то встревожило амира хиджретов. Он стоял, оглядываясь по сторонам, и не видел своих воинов, которые должны были встретить его на подходе к казачьему стану. Он хотел, было, уже дать знак отхода, как вдруг из тени высокой сторожевой башни бесшумно возникли три силуэта, один из которых что-то быстро прошептал сакмагону и рукой показал направление. Обернувшись к амиру, сакмагон махнул рукой, в которой был зажат боевой топор, и пошел вслед за троицей. Но амир не спешил давать знак остальным. Его обостренное годами войны чувство опасности подсказывало ему, что впереди его маленький отряд ждет беда. Но трое были одеты в одежды хиджретов (Караташ видел в темноте, как и все хиджреты), заговорили на их языке, раз сакмагон не встревожился и спокойно пошел за ними, и амир дал отмашку.
Хиджреты медленно втянулись в узкий проход между сторожевой башней и откосом скалы. Сакмагон вслед за проводниками повернул за изгородь сакли, где начинался крутой подъем к смутно видневшемуся в темноте строению – то ли сакле, то ли какой-то сараюшке, и исчез из виду, скрытый деревьями густого, одичавшего сада. Через несколько мгновений за изгородь шагнул Караташ и тут же, словно небо обрушилось на его голову. Вспышка резкой боли оборвала его сознание, и амир провалился в густую бархатисто-черную тьму…
Он пришел в сознание в каких-то райских садах, окруженный миром немыслимой красоты. Все вокруг цвело и пело, и его душа возрадовалась. Ему стало стыдно за то, что всю свою жизнь он посвятил разбою и убийству себе подобных и он, чувствуя присутствие рядом с собой Всевышнего, вдруг стал каяться ему в своих грехах. «Вот и сейчас, - говорил Караташ, - я должен уничтожить больше сотни раненных, умирающих людей, а потом сюда придет пять сотен воинов, чтобы убить остальных. И опять же - их призову сюда я – Караташ, трижды помахав вот с этой высоты зажженным для подрыва земляного масла факелом». «Нет тебе прощения за прегрешения твои на земле! - услышал он вдруг громоподобный глас. – «Кровь людская, реки которой ты пролил в своей поганой жизни, требует отмщенья! Так прими же смиренно свою смерть, амир Караташ, как воздаяние за все свои грехи».
Это было последнее, что услышал амир хиджретов перед тем, как отдал Богу душу…
Дед Петренко поднялся с колен и отер со лба обильно выступивший пот. Нелегко, видно далось ему общение с потусторонним миром. Но казаки узнали все, что им было нужно знать.
- Пойду я, Гнат, видпочивать в какую-нито саклю, бо устал я за нынешнюю ночь безмерно.
- Иди-иди, диду, - ответил Гнат. – Ты славно поработал и заслужил отдых. Дальше мы уж без тебя справимся.
Заруба, расставив пластунов по заранее определенным точкам, бегом отправился к полковнику.
Вскоре пластуны Осычного и сотня Драгомила вышли скорым маршем из лагеря и, выйдя к проходу, сразу начали подъем на южный гребень, чтобы вскоре встретить спускающихся с противоположного склона горцев плотным ружейным огнем. Особая команда пластунов Осычного ушла своим маршрутом - они несли с собой вязанки остро заточенных кольев, пять картузов пороха с фитилями и три бочонка нефти, чтобы взорвать их, если часть горцев все-таки прорвется к проходу, и попытается атаковать казачий стан.
Едва осела пыль, поднятая сапогами ушедших казаков, на скале, возвышающейся над нефтяной скважиной, показался факел. Трижды его пламя метнулось, разрываясь лоскутами огня, из стороны в сторону и исчезло во мраке ночи.
20. РАЗГРОМ
Заметив сигнал Караташа о готовности хиджретов взорвать скважину, поданный из
