Сокыра медленно поднял голову над брезентовой скаткой и тут же схватил ружье. Прямо под ними, рассыпавшись широкой дугой, шли горцы, держа наготове шашки и кинжалы.
Трохим выстрелил, почти не целясь, и ближайший к нему горец завалился, сбив с ног идущего рядом. Почти сразу же раздался выстрел Артюхи, унесший жизнь еще одного. Но тут на них навалились сзади, выворачивая из рук оружие и протыкая тела казаков острыми кинжалами. Из последних сил, вывернувшись из цепких рук, Артюха успел вырвать из-за пояса пистоль и выстрелить в черное, заросшее до глаз косматой бородой лицо. В тот же миг остро отточенная шашка горца обрушилась ему на голову, развалив ее пополам, как спелый арбуз. Трохим, иссеченный шашками, исколотый кинжалами, был все еще каким-то чудом жив. Его бессмертную душу рвало горькое раскаянье за то, что, проявив слабость, уснул, допустив горцев до самого лагеря. В последние мгновенья жизни он чувствовал себя предателем, накликавшим беду на своих товарищей. Сокыра с огромным трудом приподнял голову, силясь рассмотреть, что делают горцы, но мутная пелена застила его глаза, и лишь горькая горючая слеза выкатилась из края глаза и застыла в кровавом месиве, в которое было превращено его лицо.
Авко, коварный замысел которого сорвался из-за стрельбы этих двух смертников, увидев, что казак пытается поднять голову, резко махнул шашкой. Острый клинок, отделив голову от туловища, высек сноп искр из каменного ложа, на котором упокоилось тело казака. Голова Трохима, подпрыгивая на каменных выступах, покатилась с пригорка, увлекая за собой сотни мелких каменьев, и замерла, уткнувшись в тело мертвого Зелимхана…
Абреки, собрав жалкую поживу у тел убитых казаков, быстро ушли в лес, тенями скользя между деревьями.
Через пару десятков саженей на них напоролись двое сербов из сотни Драгомила, которые, услышав выстрелы, оставили свой секрет и поспешили на помощь братьям-казакам. Они не успели даже глазом моргнуть, как были изрублены в куски, невесть откуда появившимися горцами…
Уйдя на безопасное расстояние, Авко остановил свой отряд и, присев под дерево, задумался. Призрачное золото – выкуп за шамхала, не давало ему покоя. Неудачная вылазка и гибель троих абреков не смутили его, а наоборот, прибавили уверенности и охотничьего азарта. Потому, думал он не долго. Зная теперь направление движения урусов, он решил обойти их и на следующем привале повторить нападение. Вряд ли казаки будут ожидать его и следующей ночью, уверенные, что, потерпев неудачу, горцы не решатся напасть снова.
Авко объявил свое решение абрекам, и горцы быстрым шагом отправились к лошадям, оставленным ими в лесу на покрытом густой травой склоне.
35. ГИБЕЛЬ КАЗАКОВ
Услышав выстрелы в лесу, Гнат мгновенно проснулся и вскочил на ноги. Выстрелы были слышны со стороны гор, куда ушли в секрет Сокыра и Белый. Правее их секрета, саженях в трехстах, располагался еще один секрет – туда отправили двух казаков из сотни Драгомила. Какой из этих секретов подвергся нападению, было пока непонятно.
Гнат вслушивался в ночную тишину, так внезапно разорванную выстрелами, но с той стороны, где располагались казачьи секреты, больше не доносилось ни звука. Он напряг зрение, всматриваясь в непроницаемую завесу деревьев, стоящих сплошной стеной, но не увидел ничего подозрительного.
По характерным, похожим на сухой щелчок бича, звукам выстрелов Заруба сразу определил, что стреляли казаки, поскольку от самопалов горцев звук был бы гораздо громче и раскатистей. Оглянувшись, он увидел, как пластуны, не дожидаясь команды, споро и совершенно бесшумно расходятся по кругу, занимая оборону, а к нему спешат, придерживая на бегу сабли, сотники.
И в этот миг тишину леса вновь нарушил звук выстрела – теперь уже из пистоля.
Подбежавший первым Драгомил, еще не отдышавшись, выпалил:
- У моих казаков пистолей нет! Значит, напали на секрет Осычного!
- Серьга, - Заруба говорил тихо и спокойно, как будто ничего не случилось. – Возьми с собой полтора десятка пластунов и проверьте засидку Сокыры. Не думаю я, что старый казак допустил врага до расстояния ружейного выстрела. Он должен был бы обнаружить их раньше – на подходе, и отправить с сообщением Белого, не выказывая себя. Что-то там пошло не так…
Осычный молча кивнул и исчез в ночной темени.
Заруба прошелся по лагерю, понимая, что до возвращения Серьги придется держать казаков начеку, а значит, люди снова остаются без отдыха… Он знал, что никто роптать и жаловаться не будет, но, вместе с тем, прекрасно понимал, что отдых необходим, иначе казаки просто повалятся от усталости – ведь пошли третьи сутки без сна и отдыха, в тяжелом разреженном воздухе гор. К тому же, раненные казаки, коих было уже семеро, при их постоянных перемещениях, чувствовали себя все хуже и хуже.
Вскоре от Осычного прибежал гонец, который рассказал о гибели обоих секретов.
По его рассказу получалось, что горцы подошли к засидке вплотную, и только тогда были обнаружены казаками. В скоротечном бою Заруба и Белый погибли, застрелив троих абреков. После этой стычки горцы отошли и на них напоролись казаки Драгомила, которые были тут же зарублены. По одежде погибших горцев и по тому, как были убиты сербы, не успевшие даже выхватить сабли из ножен, Осычный и определил, что на казачьи секреты напали абреки – эти кровожадные хищники гор.
Осычный с пластунами пошел по следу горцев, надеясь нагнать и уничтожить их.
Но Заруба, который уже сталкивался с абреками в коротких стычках, уже понял, что они придут к лошадям и быстро исчезнут в лесу, не оставив следов. «Вот и начали сказываться последствия бессонных ночей, - подумал он. – Как ни вынослив казак в походе, сон потребен ему, как воздух, ибо только сон дает полноценный отдых. А Сокыра и Белый просто уснули, сморенные усталостью, потому и не слышали приближения абреков».
Заруба отправил команду казаков принести тела погибших и приказал копать для них братскую могилу. Сотники выделили четверых копачей , которые тут же приступили к работе, выбрав для могилы чистый, сухой пригорок. Вокруг лагеря усилили посты, и, хотя времени до рассвета оставалось не так уж много, остальных казаков Заруба отправил спать. Он не стал дожидаться Осычного, зная, что тот вернется ни с чем, и улегся у ног Янычара. Тяжелый, как беспамятство, сон сразу поглотил его, провалив в черную бездонную яму.
Едва запела первая утренняя птаха, а небо на востоке стало сереть, Заруба уже был на ногах. Сон освежил и успокоил его, придав телу силы и бодрости. Гнат обмылся до пояса ледяной водой из родника и, утираясь чистым рушником, полной грудью вдохнул смешанный с настоем трав и цветов горный воздух. Лагерь еще спал, лишь воротившиеся только что из секретов пластуны спешили с рушниками к роднику, зная, что раз атаман на ногах, выход отряда близок.
Заруба разбудил Драгомила и Сироту, но не увидел среди спящих Серьгу Осычного и его людей, ушедших по следу абреков. Стало ясно, что они продолжают преследование, не потеряв след в ночном лесу…
Серьга знал, куда поутру двинется отряд, поэтому ожидать от него известий следовало уже в пути. Гнат дал время казакам умыться и велел приготовить к погребению тела собратьев, павших в ночном бою. Процедура эта была нехитрая, потому что, ведя постоянную походную жизнь, каждый казак имел в переметных сумах погребальный наряд: белую сорочку – вышиванку, свитку из бархата или оксамита, желтые чоботы на высоком подборе из мягкой сафьяновой кожи и широкий шелковый пояс с кистями.
Покойников обмыли у родника, обрядили в последний путь, и завернув тела в куски брезента, предали земле. Насыпав невысокий курган над братской могилой, казаки в скорбном молчании оседлали лошадей, и с первыми лучами взошедшего солнца отряд растворился в утреннем тумане…
