Вернувшись домой, Ллойд попытался сосредоточиться. И не смог. Стратегии, теории и планы на непредвиденный случай не срастались у него в голове. В какой-то момент его даже охватила паника. А потом осенила классическая простота решения. Вся его жизнь явилась прелюдией к этой захватывающей паузе перед полетом. Возврата не было. Божественный слепой инстинкт приведет его к убийце. Кролик прыгнул в нору и никогда не вернется на свет божий.
Часть 4
Луна заходит
Глава 12
Его суженую звали Пегги Мортон. Она была избрана не только благодаря своей личности, но еще и потому, что обручение с ней оказалось делом чрезвычайно сложным. После Джулии Нимейер с ее рукописью он ощущал полный упадок. Его сильное, подтянутое тело не изменилось, но он чувствовал себя разболтанным и слабым. Его глаза, обычно голубые и ясные, начинали бегать и туманились страхом, когда он смотрел в зеркало. Борясь со слабостью, поэт вернулся к упражнениям, которыми занимался еще до Джейн Вильгельм. Он часами практиковался в дзюдо и каратэ, стрелял из пистолетов в тире Американской стрелковой ассоциации, отжимался, подтягивался на турнике, приседал, пока все мысли не испарились из головы, а тело не превратилось в одну сплошную боль. Упражнения лишь отчасти смягчили его страхи: его по-прежнему мучили кошмары. Казалось, симпатичные молодые люди на улицах делают ему непристойные авансы. Облака в небе принимали причудливые формы, складывались в буквы его имени, и их мог прочитать весь Лос-Анджелес.
Потом украли его магнитофон, и он обрел безликого врага: сержанта Ллойда, удильщика из убойного отдела. За одиннадцать часов, прошедшие с тех пор, как он впервые услышал голос на пленке, поэт кончил четыре раза. Все более яркие фантазии на темы «Города мальчиков» доводили его чуть ли не до столбняка, но почти в то же мгновение он готов был взрываться снова и снова, хотя и опасался последствий. Он любовался сувенирами у себя на стенах, но это не помогало. Его волновал только голос на пленке. Потом он подумал о Пегги Мортон. Она жила всего в нескольких кварталах от улицы, кишевшей молодыми людьми напрокат, молодыми людьми под стать вызывающему стыд голосу на пленке, молодыми людьми, ведущими такую же омерзительную жизнь, как офицер Свинья и его прихвостень. Он поехал в Западный Голливуд. Настало время обручиться.
Пегги Мортон жила в доме с электронной охраной на Флорес-авеню, в двух кварталах к югу от Сансет-стрип. Однажды ночью он проследил за ней от открытого круглосуточно супермаркета на углу Санта-Моники и Свитцер. Держась под деревьями, укрывающими тротуар своей тенью, он слушал, как она на ходу склоняет французские глаголы. В ней чувствовались простота и здравомыслие. После травмирующего опыта с Джулией он ухватился за эту простоту, ставшую основой его страсти.
Ему потребовалась всего неделя, чтобы установить, что эта хорошенькая рыжеволосая женщина подчинила всю свою жизнь железному распорядку. Она работала кассиршей в «Тауэр рекордс», уходила с работы ровно в полночь, и ее любовник Фил, ночной менеджер магазина, провожал ее до супермаркета, где она покупала продукты, а потом шел с ней до самого дома. Фил оставался на ночь только по вторникам и пятницам.
Он слышал, как Пегги не раз повторяла Филу:
– Мы же договорились, милый. Мне надо учить французский. Ты обещал на меня не давить.
Добродушный, слегка придурковатый Фил сначала протестовал, потом обнимал Пегги вместе с пакетом продуктов, надолго прижимая ее к себе, и уходил, покачивая головой. После этого Пегги тоже качала головой, словно говоря: «Ох уж эти мужчины!» – вынимала из сумки связку ключей и отпирала первую из многочисленных дверей, отделявших ее от квартиры на четвертом этаже.
Его очаровало здание, в котором она жила. Дом словно бросал вызов. Семь этажей стекла, стали и бетона. В вестибюле объявление: «Тотальное электронное наблюдение 24 часа в сутки». Он сокрушенно покачал головой. Что за люди нуждаются в такой защите? Как это грустно! Он знал, что на кольце у Пегги четыре ключа, и все они ей необходимы, чтобы попасть домой. Он слышал, как Фил шутил по этому поводу. Знал он и то, что вестибюль постоянно просматривается электронными камерами. Значит, первый шаг – заполучить ключи…
Он добился своего с легкостью, но достиг лишь частичного успеха. Изучив за три дня распорядок Пегги, он выяснил, что она приходит на работу в четыре часа пополудни и первым делом идет в комнату отдыха для персонала в задней части магазина. Там она оставляет свою сумку на столе рядом с автоматом кока-колы и направляется в соседнюю подсобку проверить новые поступления пластинок. За всеми ее действиями он следил через скользящую стеклянную дверь три дня подряд. На четвертый день поэт сделал свой ход и все испортил: услышал, как Пегги возвращается, и сбежал в торговый зал с одним-единственным ключом в руке.
Но это оказался ключ от подъезда. В тот же вечер, переодевшись женщиной и держа для камуфляжа пакет с продуктами, он как ни в чем не бывало отпер дверь подъезда и направился к почтовым ящикам. Оказалось, что Пегги живет в квартире 423. Затем он прошелся по вестибюлю и узнал, что отдельный ключ требуется для двери лифта. Его это не устрашило. Он заметил незапертую дверь слева, открыл ее и прошел по полутемному коридору в прачечную, забитую стиральными и сушильными машинами. Осмотрев помещение, он заметил большой вентиляционный люк в потолке, услышал шум из расположенных наверху квартир, и колесики в мозгу заработали…
Опять он оделся женщиной, но на этот раз напялил платье на облегающее хлопчатобумажное трико. Припарковался на другой стороне улицы и стал ждать возвращения Пегги. Дрожь ожидания, предвкушения была так сильна, что он совсем забыл о голосе удильщика из убойного отдела.
Пегги вернулась домой в ноль тридцать пять. Обхватила пакет с покупками одной рукой, а другой вставила в замок новый ключ и вошла. Он выждал полчаса, затем последовал ее примеру, прикрывая лицо таким же пакетом с покупками. Он прошел через вестибюль в прачечную, вывесил на двери самодельную табличку «Не работает» и запер дверь изнутри. Потом снял мешковатое платье в клеточку и высыпал из пакета свои инструменты: отвертку, стамеску, слесарный молоток, ножовку и пистолет тридцать второго калибра с глушителем. Он рассовал их по карманам армейского пояса для запасного боекомплекта, застегнул его на талии и натянул хирургические резиновые перчатки.
Перебирая в уме любовные воспоминания о Пегги, он забрался на стиральную машину прямо под люком и заглянул в темноту, потом глубоко вдохнул, поднял руки над головой, как пловец, и подпрыгнул. Ему удалось зацепиться локтями за внутренние стенки вентиляционной шахты, облицованные гофрированным железом. Легкие буквально лопались от чудовищного напряжения, но он подтянул себя в шахту и, упираясь локтями, плечами и ногами, медленно двинулся вверх. Он полз дюйм за дюймом, чувствуя себя червем, отбывающим срок в аду. Дюйм… еще дюйм… Стараясь дышать в одном ритме с движениями. В шахте стояла удушающая духота, металл обдирал ему кожу сквозь трикотаж костюма.
Он добрался до ответвления второго этажа и обнаружил, что боковой штрек достаточно просторен и по нему можно проползти. Поэт двинулся вперед, наслаждаясь возможностью вновь принять горизонтальное положение. В конце пути он уперся в металлическую пластину, усеянную крошечными отверстиями. Через них просачивался прохладный воздух. Он прищурился и увидел, что находится на уровне потолка второго этажа, напротив квартир 212 и 214. Он лег на спину, вынул из карманов на поясе молоток и стамеску, опять перевернулся на живот, вклинил стамеску между стенкой шахты и краем пластины и ударил молотком. Пластина упала на синий ковер в коридоре. Он пролез в отверстие и спрыгнул, приземлившись на четвереньки. Переведя дух, кое-как водрузил пластину на место, а сам двинулся по коридору, рыская глазами в поисках скрытых видеокамер. Ничего не обнаружив, он прошел
