Она слышала такой знакомый ей ласковый голос, звучащий, словно откуда-то издалека:
— Выпей это. Тебе станет легче.
Люси сделала несколько больших глотков. Это было что-то крепкое, оно немедленно превратилось в ароматное тепло. Она стала ловить ртом воздух, но скоро дыхание восстановилось, и Люси обнаружила, что перестала дрожать и всхлипывать.
— Все до конца, — настоял Билли.
Она повиновалась и откинулась на спинку кресла с закрытыми глазами, позволив своему телу полностью расслабиться, ощущая, как медленно растекается тепло от выпитого, чувствуя запах еды, коньяка и цветов. Все ее тело как будто размякло, и ее охватило чувство блаженства от этого полулежания на мягком бархате, от рассеянного света на ее веках, от полной бездеятельности и бездумности.
Все из того же далека Люси услышала, как он что-то говорил, наверно, заказывал еду. Утолив голод, Люси взглянула на Лемана, сидящего напротив. Опустив голову, он разглядывал вино на дне своего бокала. Свет от лампы падал на его скулу и подбородок, на красивую линию виска, бросая косую тень от опущенных ресниц Вилли на твердый абрис щеки. И первое, что поразило ее, была глубокая грусть на этом лице, именно она, а не суровость черт, образовала эти глубокие морщины на его щеках и придала его глазам такой мрачный вид. Пока он сидел с опущенной головой, рассеянно играя пустым бокалом, выражение лица было бы суровым и неприятным, если бы не его рот. Это был рот человека, которого постигло несчастье.
Неожиданно он поднял голову и посмотрел на Люси. Она почувствовала, как беспокойно забилось ее сердце, но она сумела выдержать его взгляд.
— Как ты теперь себя чувствуешь?
— Намного лучше, спасибо. Очень благородно с твоей стороны спасти потерпевшего крушение. Я, должно быть выгляжу, как…
Он неожиданно рассмеялся.
— Ты действительно чувствуешь себя лучше, раз начала беспокоиться о своей внешности. Пусть это тебя не тревожит. Ты выглядишь прекрасно, уверяю тебя, особенно после отпуска.
Он зажег сигару, и внезапно глаза его стали серьезными, когда он сказал:
— Меня приняли в члены НСДАП и повысили в звании. Теперь я стопроцентный нацист. Уклоняться от вступления, тем более, когда партия сама настаивает — невозможно, если не сказать больше — опасно!
Он опять замолчал и стал рассматривать свой бокал. Она не могла видеть его глаз, но под его внешним спокойствием чувствовалась такая решимость, что ей стало страшно.
— А за мной вчера, кажется, была слежка, — неожиданно для нее самой вырвалось у нее.
— Когда это случилось? — насторожился Вилли.
— Вчера вечером, когда я возвращалась домой после встречи с Александром. Мне кажется, что это случайность. Чем-то я им не понравилась, — улыбнулась Люси. — Признаюсь, я здорово испугалась.
— Испугалась? — он резко поставил бокал на стол и сжал ладони в кулаки. — А что было потом?
— Они меня потеряли, — беззаботно заявила Люси. — Случилось дорожное происшествие. Пока они разбирались с грузовиком, который наскочил на них, мой трамвай ушел.
— Тебе здорово повезло, — сумрачно заметил он. — Впредь надо быть более внимательной.
Леман взял в рот свою сигару, сделал пару затяжек, потом заговорил о том, что ситуация осложняется и им предстоит много работать.
Недавно Гитлер выступил в рейхстаге с речью, из которой следует что Германия в ближайшее время займется проблемами судетских немцев в Чехословакии. СД там активно работает уже с лета. Нацисты проникли в спортивные клубы, ассоциации музыкантов и хористов, общества ветеранов войны. Они выявляют противников германской аннексии и собирают документацию о политическом и военном положении страны. Дело идет к захвату Чехословакии
Появился кельнер с улыбкой на лице.
— Госпоже понравился обед? Господин хорошо поел?
Леман заверил его, что все было превосходно, и, расточая улыбки, кельнер подал счет. Вилли мельком взглянул на него, достал несколько банкнот и сунул ему не глядя. Потом он нерешительно посмотрел на Люси.
— Я понимаю, не имеет смысла говорить, что я прошу прощения за свое поведение, — сказал он. — Но, хотя эти слова не могут передать мои чувства, я все-таки прошу у тебя прощения. Я вел себя как последний идиот. Я должен был сразу понять, что такая женщина, как ты, имеет особые взгляды на жизнь. Я обещаю больше не беспокоить тебя.
В неярком свете его лицо казалось бледным и напряженным.
— Что касается того, что имело место, — сказала Люси, — давай забудем об этом. Видимо, не ты один совершаешь ошибки, и я, возможно ошибалась еще больше.
— У тебя больше и оправданий.
Он улыбнулся своей теплой улыбкой, и Люси, к своему удивлению, улыбнулась в ответ.
Они вышли на темную улицу, и он помог ей сесть в такси, на следующей неделе они договорились начать обычную работу…
Связка Брайтенбах — Клеменс возобновила свою деятельность в прежнем ритме. Вот и сейчас в точно обусловленное время раздался стук в дверь, и Люси пошла открывать. Пришел Леман. Люси видела непритворную радость от встречи на его мужественном, энергичном лице, чувствовала ее в его крепком рукопожатии.
Она сдержанно поздоровалась, и заговорила обычным, дружеским тоном.
— Вилли, тебе письмо из Москвы. Из отпуска вернулся Александр, он его привез.
Люси протянула ему конверт. Он молча распечатал письмо, быстро его прочитал, улыбнулся и сказал:
— Послушай, что мне пишут.
«Дорогой друг! — начал он негромко читать. — Шлем вам сердечный привет, наилучшие пожелания и просим вас быть спокойным и твердым. В нашей связи с вами могут быть, разумеется, трудности и неточности, но вы никогда не должны огорчаться из-за этого. Мы постоянно о вас думаем и с нашей стороны сделаем все, чтобы ваша работа была по возможности плодотворнее и регулярнее.
Ваши материалы ценные, и мы уверены, что вы ничего не упускаете, чтобы давать нам еще больше. Продолжайте работать смелее и с большей уверенностью. Берегите свое здоровье. Еще раз желаем вам счастья. С сердечным приветом. Ваши друзья».
— Вот видишь, это писал Ярослав, я уверен! Все это в полной мере касается и тебя!
Он, видимо, ожидал, что она тоже обрадуется этому письму, подумал, что она вскинет на него глаза, сияющие восторгом, и они вместе порадуются.
Однако этого не случилось. Более того, Люси стала вести себя сдержанно, даже замкнуто. «Ничего не скажешь, она мастерски умеет отравить любую радость», — подумал он, но вслух ничего не сказал.
А для него это письмо было очень важным: по существу Центр благодарил его за стойкость и самоотверженность, проявленную им, да и Люси тоже, когда Александр, их не предупредив, внезапно выехал в Москву, да еще там задержался.
И вот лишь теперь, в ноябре 1938 года, все участники разведывательной группы опять заняли свои боевые посты.
Но Люси все таже. Она с ним мила, мирилась с его настроениями, даже бывала предупредительной, не высказывала при этом никаких упреков. Ее поведение порой просто бесило Вилли. При всей своей смелости и многоопытности в отношениях с женщинами, на этот раз он испытывал неуверенность. Ему хотелось, чтобы она сама сделала первый шаг, или хотя бы как-то намекнула ему, но ничего подобного она не совершала. «Очевидно ее удовлетворяют наши теперешние отношения, — размышлял он. — Я ведь чувствую, что она тоже ко мне не равнодушна, но пойти на близость, принадлежать мне — не решается. За всей ее ласковостью и дружелюбием скрывается недоверие и осторожность. Возможно, это от того, что она не немка, а может это связано с работой, которая нас связывает».
Между тем, их сотрудничество шло свои чередом. Однажды, не удержавшись, он спросил ее напрямик:
