— Лезть туда? — тупо переспросила я. — Но… это нельзя!
Полинка высунулась из окна:
— Ну тогда стой здесь! Я тебе сейчас хлеб-соль вынесу — маньяка приветишь…
И маньяк не замедлил о себе напомнить. Рядом с оградой раздался уже до тошноты знакомый стук копыт. В ту же секунду конь легко перемахнул через проволоку и оказался в нескольких метрах от меня.
Этого оказалось достаточно, чтобы я с нервным ревом чуть не проломила раму.
— Вот так-то лучше! — заметила Полина, покаывая крепенький кукиш бледной морде всадника, маячившей в окне.
Я сидела на полу под бронзовым бюстом Готфрида работы местного скульптора-авангардиста и всерьез подумывала о том, чтобы зареветь в голос. С наслаждением размазать кулаками слезы по щекам, гнусаво повыть, повсхлипывать… Да какая из меня ведьма! В критической ситуации только и способна на то, чтобы как последняя овца шлепнуться на курдюк и заблеять! Бог ты мой, но как же это приятно!..
— Э, э, Миха, ты че?! — завопила Полина, которой наконец удалось надежно подпереть чем-то окно. — Это еще что за «Богатые тоже плачут?! Наш— то Луис Альберто за окошком не в коме, знаешь ли! Давай-ка оставляй сопли до следующей серии!
— Мне страшно! — провыла я.
— Во! — искренне удивилась Полина. — А мне приятно! Всю жизнь мечтала от какого-нибудь долбанутого поклонника Майн Рида побегать! Не, Миха, ты со слезами завязывай! Все равно красиво реветь у тебя не выходит, так… хрюканье какое-то!
Слезы сразу высохли.
— Хрю-хрюканье? — срывающимся голосом переспросила я. — А ты… ты…
— Все соображения о моем моральном облике прошу предоставить письменно в двух экземплярах не позднее двадцать пятого числа месяца, следующего за прожитым! — Полинка ловко сгребла мое расслабленное тельце с пола и потащила за собой по музейным залам.
— А мы куда?
— В катакомбы, куда ж еще! — Но…
— Г… то есть все равно! Или ты хочешь, чтобы нас утром здесь накрыли? Ну нет, такой радости я никому не доставлю!
— А как мы выйдем?
— Каком кверху! — огрызнулась Полина, но тут же смягчилась: — Да не трясись, мы с Васей эти катакомбы вдоль и поперек облазили! Там выход есть наружу — прямо на улицу Козодоева. Вот только фонарь у сторожа надо позаимствовать — темно в этих коридорах…
Полина свернула в подсобные помещения. Нырнув в первый попавшийся закуток, она принялась энергично ковыряться в коробках.
— Так… калошки, дождевичок, это все понятно… Пол-литра раз, пол-литра два, три, четыре… Блин, дедуля себе сам, что ли, светит?! Красным носом… Ух ты, «Плейбой»! Не знала, что его до революции издавали… Томик матерных стихов Пушкина — дедок-то начитанный!
Я нервно озиралась по сторонам. По-моему, мы сейчас совершаем настоящее воровство! Ой, мама… А ведь есть какой-то наговор для удачного воровства… Нет, об этом даже не думать!
— А… а сторож не заметит?
— Не писать! После крушения «Титаника» дедуле уже ничего не важно! Вот если б мы у него поллитру сперли… А то — фонарик! Хочешь, я ему денег оставлю?
— Хочу! — воодушевилась я.
— Ну и хоти дальше…— Полинка победно замахала фонариком. — Живем! И свет есть, и холодное оружие! Хочешь, Миха, я тебе берданку сыщу, чтоб тебе, как в рекламе памперсов, было сухо и комфортно?
— Не надо! — с достоинством отозвалась я. А что тут еще скажешь?
— Ну и все… За мной!
Осторожно, на ощупь, мы спустились на нулевой этаж. Полина весьма справедливо рассудила, что светить фонариком в помещении музея рискованно, так как свет могут заметить с улицы. Непонятно почему, но наш преследователь не решился лезть за нами в окно и продолжал топтаться во дворе. Может, ему без коня неуютно было бы?
В катакомбах Полинка торжественно обвела фонариком стены. — Вот! — провозгласила она. — Сбылась мечта детства — я стою у входа, а мерзкой тетки, скрипящей: «Куда без билетика, девушка, прете?» — НЕТУ!
— И куда нам теперь? — спросила я, боязливо оглядывая каменные стены. Ночью, да еще при слабом свете фонаря все выглядело так зловеще!
У стен улыбались черепа, разложенные декоративными кучками специально для привлечения туристов. Где-то капала вода, отовсюду раздавались подозрительные шорохи и стуки…
Полинка тем временем сочла своим долгом осветить каждую кучку черепов и поздороваться:
— Ой, теть Зина! Давненько не виделись… Дядя Жора — как вас жизнь-то побила! Сарра Абрамовна, а вас-то за что сюда?
— Ты что, знала их при жизни? — спросила я, стараясь не очень громко стучать зубами.
Полинка почесала нос фонариком, от чего по стене заплясали причудливые тени, и серьезно, задумчиво так, ответила:
— Да нет, не пришлось… уже, так сказать, после свиделись. Мы их во время практики полировали, чтоб посимпатичней были. Дядь Ваню я вообще полдня в собственной ванне отмачивала. Леха, правда, повопил немножко, что он не некрофил — с черепами купаться…
— Подожди, подожди, — прервала я предающуюся приятным воспоминаниям Полину, — они, черепа я имею в виду, не изначально отсюда?
— Ты че, подруга, смеешься? Да мы их по заказу со всей анатомички собирали! С Саррой Абрамовной, правда, жалко расставаться было. Эх, не отстояли бабушку!.. Ой, глянь — Светка-мармозетка! А ты-то почему здесь — тебя ж наша школа заказывала?!
— Страшна-то…— резюмировала я, разглядывая перекошенные глазницы и неправильный прикус.
— Специально подбирала! — с гордостью отозвалась Полина.
Мы еще немножко поразглядывали черепа. Идти дальше, в темноту, как-то не хотелось. Наконец Полинка решилась, опять схватила меня за руку, и мы зашагали вперед.
Очень скоро обустроенная специально для туристов часть коридора кончилась, и мы очутились перед натянутой веревочкой с прикрепленной к ней табличкой: «Далее проход воспрещен. Осторожно — опасная зона!»
— Опасная, как же! — хмыкнула Полина, перелезая через веревочку. — Чувак явно строил на века. Толкиенисты тут каждый год игрища устраивают, и если уж после этого катакомбы выстояли, то, значит, стоять им вечно!
Даже слабого света фонарика было достаточно, чтобы понять: этот коридор когда-то сотрясали нешуточные страсти. То там, то сям попадались надписи и рисунки, довольно подробно отражающие историю движения толкиенистов в Семипендюринске:
«Валанте здесь была и в Мордоре вас всех видела!»
«Фродо — лох. Саурон».
«Ехал Фродо через реку, думал, типа, в речке рак, сунул Фродо руку в реку — Горлум за колечкоцап!»
«Назгулы — педофилы!»
«Бомбур бежит — земля дрожит!»
«Гоблины вас сцапают, унесут и схряпают!» [1]
«He носи кольцо на пальце, если пальцем дорожишь, а не то его отрубит злой Исилдур у тебя» [2].
«Поля и Вася…»
Что? От неожиданности (впрочем, этого следовало ожидать) я притормозила. Но нет — глаза меня не обманывали: на каменной стене под сердцем, пронзенным стрелой, было старательно выведено белой краской: «Поля и Вася были здесь!»
