происходит, что происходит… ты б еще через пятьдесят лет заявилась и тогда спрашивала бы!!!
— Тетя, это не Сюнневе, — вмешалась тетя Ида. — Такого просто не может быть! Это какая-то бедная больная девочка…
—Неможет быть! — проворчала баба Лета, поднимаясь с пола. — А колдовство бывает? А грыжу заговорить можно? А летать? А карты слышать? В нашей семье возможно все! Почему бы девочке не прийти домой, пусть даже и через сорок лет!
— Но она практически не изменилась!
— Дак радоваться надо! — философски пожала плечами бабуля. — Что,лучше было бы, если б она приперлась домой старой развалюхой да еще б на лекарства клянчила?
Слушая этот диалог, Сюнневе истерически рыдала. Из-под стола выползла Хрюшка. Потирая ушибленный лоб, она подползла к новоявленной финской родственнице и протянула ей бокал с валерьянкой:
— Хряпни!
Сюнневе машинально выпила, продолжая икать и всхлипывать.
— Зовут тебя как?
— Сю… сюнневе Ряйкиннен.
— Какое сегодня число?
— Пе…первоемая
— О! — оживилась Хрюшка. — Ей-ей, гонят на финнов! А год?
— Тысяча девятьсот… шестьдесят… третий…
— Две тысячи второй, и не квакать!
Верилось с трудом, но, похоже, ундина в ночнушке и впрямь была Сюнневе. Задав девице кучу вопросов о Сюнневе, ее родителях и родственниках, тетки признали, что знать такое могла только настоящая Сюнневе. Баба Дара раскопала одну-единтвенную фотографию, долго вертела ее в руках, вдыхала и наконец признала:
— Похожа!
Да уж, сходилось все. Сюнневе тоже ушла из дома в Вальпургиеву ночь, в одной ночнушке (фирменную бабулину вышивку слоником ни с чем не путаешь). Она знала все о Семье до тридцатого треля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, даже смогла припомнить, что тетка Роза в тот вечер переела. Она быстро-быстро тараторила по-фински очень медленно тянула слова по-русски. В общем, пришлось признать — Сюнневе вернулась.
Где она была и что делала все эти сорок лет, Сюнневе вспомнить не могла. Мало того, деваха была уверена, что-прошло не сорок лет, а от силы минут десять с тех пор, как она вышла из дома. При этом сказать, зачем она вообще выходила, Сюнневе тоже не могла.
— Ничего не понимаю! — вздыхала мамуля, сидя кресле рядом с Парфеноном. — Как такое вообще возможно? Что нам теперь делать? Как мы объясним появление Сюнневе в доме? Что я скажу Микаэласу?
— Что угодно — дойдет все равно не скоро, — допустила яду бабуля Дара из своего угла. — В последнюю очередь нужно думать о том, что мы сплетем моему зятю в частности и широкой общественности в общем. Раз уж Микаэлас спокойно воспринял то, что его жена — ведьма, равно как и любимая теща, и что вообще вся женина родня колдовством балуется…
— Я уверена, хотя он и не подал виду, но это нанесло ему глубокую душевную рану! — нервно окрикнула мамуля.
Мы не стали ее разочаровывать. На самом деле папуля не почесался бы, даже если б мамуля влетала в дом на метле через окно и каждую пятницу заходилась в экстатическом танце. Он абсолютно спокойно отмахивался от летающей по всему дому кухонной утвари, когда мамуля нервничала, бесстрастно вылавливал из супа листки из давно рассыпавшейся книги заговоров, как-то раз даже починил бабе Лете метлу, а тетке Розе на день рождения подарил, ужасно смущаясь, колоду Таро Гарри Поттера. «Дорогой, понимаешь, я… немножко… ведьма! Ну там, летаю, варю зелья, двигаю предметы… усилием воли, еще… всякое такое!» — «А гот-товить ты умеэшь?» Это волновало папулю больше всего. Женщина может быть кем угодно, считал он, но готовить она должна уметь в любом случае. Мамуля умела. Папуля повел ее в загс.
— Мишенька, голубушка, что там эта маленькая шестерка из Инквизиции говорила о Сюнневе? — поинтересовалась тетя Роза.
Я задумалась, потирая переносицу:
— Что-то… вроде того, что она очень сильная ведьма… и ее волю подчинил себе какой-то Великий Инквизитор. Звучит, конечно, смешно…
Семейка моя молчала, возможно в первый раз в жизни не зная, что сказать. В самом деле, ситуация представлялась… точнее, никак не представлялась. Что мы имели? Непонятную организацию, охотившуюся на ведьм, о которой не знали практически ничего. Свалившуюся нам как снег на голову сорок лет где-то пропадавшую финскую родственницу, причем абсолютно не изменившуюся. Что все это означало? Чего следовало ожидать?
Бабуля Дара взяла слово. Покашляв, она обратилась к поникшей аудитории:
— Значит так. Всем спать, и так всю ночь колобродили. Внучку аж в прошлое занесло, у племянницы сорокалетний провал в памяти… Как проснемся, засядем за книги, поднимем весь архив, если нужно. Не может такого быть, чтобы за шестьсот лет эта непонятная организация здесь не появлялась. Заодно и в книгах разберемся, приведем все в порядок. Праздники-то в этом году длинные…
К вечеру в доме все стояло вверх дном, и мамочкин обостренный психокинез был здесь абсолютно ни при чем. Ну хронику, положим, отыскать труда не составило. Все было свалено в два гpoмадных сундука, стоявших в папулиной мастерской. (Пока их разбирали, обнаружилось, что тетка Роза использовала толстенный том записей с 1780 по 1810 год в качестве подставки под очередного жирного телепузика-амура. Мамулька с тетей Идой тут же наехали на тетку… в общем, разрядили обстановочку.)
С колдовскими Книгами дело обстояло хуже. Советы и рецепты, записанные там, были, мягко говоря, малоупотребительны. Никто в роду уже давно не готовил сложные зелья из конского пота, кошачьих кишок и мочи повешенного. Никому тем более не хотелось вычерчивать сложные каббалистические символы на свинцовых пластинах в первый четверг полнолуния, когда влияние Юпитера наиболее сильно, и так далее. И уж тем более никому не приходило в голову класть супружницу под подушку глаз совы, выковырянный в полночь, чтобы тот во сне высказывал все свои тайны и раскалывался, куда девал заначку. Поэтому дедушка Витольд просто-напросто распихал всю многотомную энциклопедию деревенской магии по углам, полочкам и шкафчикам, еще когда обустраивал дом. Сюнневе смогла припомнить только то, что один том дедуля засунул на антресоли вместе с зимней одеждой. От книги так жутко воняло какой-то гнилью, что дедуля вполне справедливо рассудил, что эта дрянь распугает моль круче табака и нафталина. А мы-то гадали, отчего моль облетает нашу квартиру за километр…
Операцию возглавила бабушка Дара. Она топотала во главе маленького поискового отряда, состоявшего из Нюшки и Хрюшки, тыкала пальцем в первый попавшийся ящик, сундук или просто коробку, а мои кузины с радостным визгом выворачивали содержимое хованки наружу. К пяти вечера обнаружили три тома из шести. Бабуля была полна энергии, сестрицы тоже.
В гостиной остальные члены Семьи просматривали архив. Когда я, лавируя между разбросанными вещами, пробралась туда, мне тотчас же сунули в руки том записей за 1850 год.
Сюнневе отправили на кухню успокаивать нервы. Часов с четырех она пекла какое-то супернациональное финское блюдо, которое надо было готовить часов шесть. «Зато не квакает!» — рассудила бабуля Виолетта.
Итак, Сюнневе пела на кухне и приглядывала за своим… кукаракко? какалекко?.. в общем, старалась, бабуля Дара с внучками громила дом, а три ее дочери, сестра и еще одна внучка чахли над хрониками.
Читать было трудно, работа подвигалась медленно. Тетя Роза как историк взяла на себя что по- древней, тетя Ида как филолог тоже выбрала что помудреней, но даже с тяжелой филолого-исторической артиллерией мы практически не продвигались вперед.
— Вот прелесть-то! — недовольно сопела мамуля. — «А Настьку-то Рыжую повелели схватить да повели к окольничему, да спрашивали, истинно ли, что она, Настька, боярина Василия Тутуева оморочила и от жены
