интересно, почему все разбойники так не любят мыться? Может, чтобы казаться страшнее? Чтобы люди падали от одного запаха? Непонятно.)
София заревела и отдавила ногу одному из мужиков. У того аж искры из глаз посыпались. Я в это время ловко распистонила вывеску второму урке. Но силы были слишком неравны. Нас с Софией повязали под злобное хихиканье графини. Напоследок я укусила за нос одного бандюка, а София взвыла сиреной “скорой помощи”, и нас поволокли к выходу.
Поскольку София не переставала реветь, я попыталась ее успокоить;
— Ничего, я что-нибудь придумаю! Вдруг чудо случится или еще что… Видишь, сколько у нас шансов?!
София не хотела успокаиваться и, немножко передохнув, завелась с новой силой. В конце концов ей заткнули рот грязной тряпкой. Я благоразумно помалкивала, лишь изредка и как бы невзначай задевая моего несуна пятками. Опять я здорово влипла. Теперь мои надежды на спасение улетали одна за другой, издевательски помахивая крылышками. Сомневаюсь, что графиня Маленберг устроит всего лишь словесную дуэль или мило укорит меня за то, что я строила глазки ее прыткому муженьку. Ну нет! Графиня не была бы графиней, если бы:
не распилила бы меня на части тупым кухонным ножом, а голову повесила в спальне в качестве украшения;
не остригла бы налысо и не закопала в землю по самое не балуйся;
не вытянула бы мне уши на манер заячьих и устроила на меня охоту.
В общем, возможностей куча и одна приятней другой. А судя по горящим глазкам графини, она предвкушала жестокую расправу. Я немножко попуталась, потом вспомнила про свои сверхъестественные способности и приободрилась. Может, еще удастся погибнуть смертью храбрых…
Рядом наконец-то нарисовался Ула с опечаленным личиком и молитвенно сложенными ручками:
— Я что-нибудь придумаю! — залепетал он. — Ты только не волнуйся, пожалуйста! Я тебя вытащу, честное мертвецкое!
— Ну так думай быстрее! — огрызнулась я. — Иначе тебе всю жизнь придется стоять на регистрации грешников!
— Что ты там бормочешь? — завелась графиня.
— Тебя нахваливаю! — ответила я.
Графиня, по-моему, юмора не поняла и гордо отвернулась. Меж тем нас притащили на милую лесную полянку, общий пасторальный колорит которой несколько портили одиннадцать столбов с кучами хвороста у подножий. Так нас хотели сжечь! Эта чокнутая инквизиторша думает, что мы ведьмы?! Раньше я полагала, что графиня похитила девушек потому, что ее муж отдавал предпочтение именно рыжеволосым пышногрудым бабам и у графини на этой почве отскочила пара винтов в голове. Но я не думала, что она хотела всех сжечь и тем самым успокоить свою ревность. Оригинальный способ устранения соперниц, надо сказать!
Нас с Софией привязали к столбам, и графиня начала бесноваться:
— Бесстыжие девки! Вы хотели украсть моего мужа! Я знала, я видела! Королева Худа сказала мне: одиннадцать было убито, одиннадцать мне отдай и будешь владеть своим мужем! Рыжая королева Конунгхэлла должна быть повержена! Но вы, грязные распутницы, освободили их!
Ой, прямо Шекспир! Жаль, что зал не полон. Истинные театралы получили бы удовольствие. Стоп! Что она там бормочет про королеву Худа и королеву Конунгхэлла? Это же из легенды, которую рассказывал Ула! Королева Худа была невестой короля Ране, но тот изменил ей с королевой Конунгхэлла! Тогда королева Худа сожгла замок Ране, а Ране в ярости убил ее и еще десять человек. Одиннадцать девушек взамен одиннадцати убитых! Ох, как все запущено! Да любой психиатр заплясал бы от радости, услышав о такой мании. Только вот плясать ему придется, скорее всего, на моей могиле…
Графиня тем временем продолжала импровизированный “панегирик”:
— Беспутные девки! Рыжие ведьмы! Шлюхи! Грудастые уродины! Жирные распутницы!
Я решила, что мне пора вмешаться, и не осталась в долгу:
— Три мосла и кружка крови! Доска — два соска! Три метра сухостоя! Спина, спина и сразу ноги! Плоскодонка! Вобла сушеная! Замухрышка бесноватая!
— Чтоб тебе в аду гореть! — завыла графиня.
— Чтоб тебе всю жизнь “Войну и мир” ксерокопировать!
Графиня остановилась, перевела дух. В их счастливые времена Толстой еще не родился, поэтому мое пожелание было неактуально. Но графиня уразумела, что словесная перепалка со мной дело гиблое, и решила от слов перейти к делу. Отойдя в сторонку, она принялась запаливать факел. Но поскольку не графья печи топят, то эффектно зажечь с первого раза смолистое дерево у нее не вышло. Немытые бандюки бросились на помощь неудачливой инквизиторше. Тут-то активизировался мой Ула.
С независимым и гордым видом он промаршировал к графине и что-то квакнул… Елки, что тут началось! Из-за плеча графини выросла громадная величественная фигура женщины в черном с бледным лицом и разметанными по плечам угольно-черными волосами. Надо сказать, справедливости ради, что красоты она была неописуемой. Чтоб вам было понятно, скажу, что Клавка Рубероид, то есть Шиффер по сравнению с ней была так… победительница конкурса красоты деревенских дурочек. Женщина только глянула на моего рыженького, и тот резко побледнел и сжался в куриный пупок. Тем временем из-за плеча одного из мужиков выскочил какой-то мелкий ошалелый упырь и без лишних разговоров заехал Уле в мордашку по самые ноздри. Из последних сил мой неудачливый воитель пустился наутек и спрятался, где бы вы думали? За лифом моего платья, предварительно сжавшись в размерах. В другой раз я сама напистонила бы Уле по самое не балуйся, но тут случай был особенный и лучшего окопа было не найти.
Женщина обвела всех презрительным взором, скривила губы и исчезла. Ула стучал зубами в рюшечках декольте.
— Кто была эта женщина? — тихо спросила его я.
— К-королева Худа, — провыл малыш, корчась от пережитого ужаса. Я вздохнула. Ула был окончательно дестабилизирован. Еще немного, и я буду похожа на идеал советской женщины: “В одной руке сетка, в другой — Светка, впереди план, на груди дохлый Ула!”
Между тем графиня напыхтела все-таки себе хреновенький факел и, обрадовавшись, бодренько замахала им, выкрикивая всякие нехорошие слова.
Я окончательно разозлилась. Последний раз я так сильно злилась, когда на выпускном вечере помяла парик учительнице литературы… Поэтому, когда графиня подскочила ко мне со своей гигантской спичкой, я усилием воли отбросила ее к сосне вместе с так называемым факелом. Пока удивленная тетенька корчилась в маленьком импровизированном пожарчике, я попыталась разорвать веревки. Фигушки! Сила моя действовала спонтанно, и я совсем не могла ею управлять.
Тем временем пришибленную пироманку спасли, сделали ей новый факел, и, что бы вы думали, она опять поскакала ко мне! А зря! Видно, мама Бульдог не говорила ей, что спички — дурам не игрушка. Рядом с прыгающей графиней Маленберг шарахнула молния, да такая, что она превратилась из белой изнеженной аристократки в местный вариант Анжелы Дэвис. Она (графиня, а не Анжела) пощупала стоящий торчком скальп и издала страшный вопль.
Я опять попыталась освободиться. Бесполезно! Сил не хватало… Кто у них тут веревки вьет? Придушу!
Ула уже пришел в себя и, высунувшись из-за моего лифа, невозмутимо обозревал окрестности, приставив к глазам руку козырьком. Я зашипела:
— Перестань изображать из себя генерала Гурко верхом на Шипкинском перевале! А не то сейчас вздохну поглубже — и полетишь отсюда, как… как воробей перезрелый!
— Помощь едет! — спокойно ответствовал Ула, махнув ручкой по направлению к церкви.
В самом деле, вдали виднелся одинокий всадник, во весь опор несущийся по направлению к нам. Бандюки тоже его заметили и мрачно почесали пупки, готовясь к схватке. Холодильная Установка и жена управляющего с маниакальным упорством пытались зажечь новый факел для графини, а сама “виновница торжества” обскребала пепел с рожи и пока что пыталась испепелить меня взглядом.
— Я все равно тебя сожгу! — шипела она. Ну, что я говорила! Шекспир да и только! А какие страсти!
