Иван ответить не успел. Прямо над верхушками леса послышался знакомый нарастающий свист «мессеров», а затем на землю упала кипящая пулеметная дробь; немецкие истребители, строча из пулеметов, мелькнули желтыми брюхами над деревьями и унесли пальбу и свистящий вой моторов к железнодорожной станции Катынь.
Когда шум стих, генерал Лукин, вспомнив, что ждут его неотложные дела, заторопился:
– Пошли к маршалу Тимошенко! – Он решительно взял брата за локоть. – Расскажи ему все, как было. Где твой ремень?
И тут Михаил Федорович услышал чей-то спокойный голос, обращенный к караульному:
– Принесите полковнику Лукину пояс.
Широкоскулый и темнолицый красноармеец проворно затопал кирзовыми сапогами в глубину леса к недалекой палатке, генерал Лукин с вопрошающим недоумением рассматривал откуда-то подошедшего старшего батальонного комиссара – грузноватого и полнолицего, с дымчатой сединой в висках.
– Старший батальонный комиссар Ивановский, – представился он, благожелательно глядя на генерала Лукина. – Мне думается, товарищ генерал, вы преждевременно обращаетесь к наркому обороны. Мы еще определяем степень виновности полковника Лукина.
– Раз есть степень, то при желании найдется и виновность. Я должен знать все немедленно! – не проговорил, а будто отрезал генерал Лукин. – Ведь вы, товарищ Ивановский, не хуже меня понимаете, что на войне, особенно в таких условиях, как сейчас, суд вершится быстро и без излишних антимоний!
– Но мы еще не готовы докладывать Военному совету дело полковника Лукина, – продолжал урезонивать генерала Ивановский.
– Важно, что «дело» заведено. А чем это кончается, знаем – читали в приказе о бывшем руководстве Западного фронта.
– Это разные вещи, – ответил Ивановский со вздохом: ему, видимо, припомнилось, что когда начинал он предварительное следствие по делу генерала армии Павлова, то и не предполагал, сколь суровая мера наказания ждала арестованного.
– Не знаю, разные или нет, но я своему брату верю и несу за него ответственность! – стоял на своем Михаил Федорович.
– Тогда разрешите и мне с вами. Я должен доложить маршалу мотивы ареста полковника Лукина.
– Это ваше право, – уже с откровенным чувством недружелюбия ответил генерал Лукин и обратился к дивизионному комиссару Лобачеву и генералу Власову, которые были молчаливыми свидетелями столь неожиданной и необычной встречи двух братьев: – Извините, товарищи, что задержал вас. Иначе какой из меня будет командарм с таким камнем на сердце?
– Я обожду, – откликнулся Лобачев.
– А я, с вашего позволения, поеду давать распоряжения о перегруппировке. – Генерал Власов хлопнул ладонью по планшетке, где у него лежал план боевого распределения артиллерии.
– Езжайте, Трофим Леонтьевич, – согласился генерал Лукин, а затем обратился к Лобачеву: – И ты езжай, Алексей Андреевич. Я скоро буду в штабе.
– Тогда я поеду в направлении Красного, к Буняшину. Там сейчас очень тяжело.
– Хорошо. – Михаил Федорович утвердительно кивнул.
Еще стояло солнечное утро, блестела на растопленных газонах, на цветах не успевшая испариться роса, откуда-то из-за хозяйственных построек бывшего дома отдыха тянуло дымом – видимо, что-то подожгли недавно пролетевшие «мессершмитты». К недалекому жилому корпусу, где размещались какие-то отделы и службы штаба фронта, подкатывали машины – грузовые, легковые, автобусы. В них спешно грузили ящики с документами и картами, сейфы, чемоданы. Даже неопытный глаз легко мог определить, что штаб фронта перемещается в другое место.
Генерал Лукин, занятый томившими его мыслями и безучастный к окружающему, прохаживался перед парадной дверью двухэтажного дома с мезонином, в котором сейчас решалась судьба его брата Ивана. Сам Михаил Федорович в последний момент раздумал идти к маршалу Тимошенко. Встретившийся им на пути генерал Белокосков, которому Лукин взволнованно рассказал причину своей задержки в штабе фронта, согласился проводить Ивана и старшего батальонного комиссара Ивановского к маршалу. Какое же решение примет Семен Константинович? И как прозвучат в изложении представителя военной прокуратуры мотивы ареста полковника Лукина? Хотя невозможно в это поверить, но вдруг Иван действительно оплошал в бою – струсил или проявил нераспорядительность? Тогда не миновать трибунала…
Перед законом все должны быть равны. Но как тяжко сознавать, что дорогому тебе человеку грозит суд, а может быть, и расстрел. Легче взять его вину на себя. Росли же вместе… Михаил Федорович на восемь лет старше Ивана, был его наставником в малолетстве и в юности, значит, в ответе за него и сейчас.
В эти тревожные минуты ожидания генерал Лукин будто вернулся в свое детство, в родное село Полухтино, затерянное среди милых сердцу тверских лесов… Их у отца было шестеро детей. Жили голодно и холодно при трех десятинах земли, одной лошади и одной корове. Вспомнилось, как, будучи подростком, провожал он в Зубцовске отца на поезд, потом бродил по городку, по берегам Волги и впадающей там в Волгу Вазузы, ночевал на пристани… И все размышлял тогда о сказочном Царском Селе, куда отец время от времени уезжал на заработки. Не хватало фантазии, чтобы услышанное от него сложилось в явственную картину. Представлялись улицы с золотыми домами, парки с невиданными деревьями, толпы важных господ, гуляющих с зонтиками в руках и евших мороженое, которое разносил им отец в белом халате и с лотком на груди…
Когда Миша Лукин закончил пять классов сельского народного училища, отец и его увез в Петроград – пристроил на работу «мальчиком» в трактире «Пятерка». Поднаторев там в обращении с посудой и с посетителями, Миша перебрался в ресторан «Золотой колос», где несколько лет работал официантом. Подзаработав денег и приодевшись, подал прошение о приеме в учительскую семинарию. На вступительных экзаменах показал хорошие знания и был принят.
Но закончить семинарию не позволил призыв на военную службу. В 1913 году он уже рядовой Усть- Двинской крепостной артиллерии, а через год, после прохождения службы в учебной команде, фейерверкер Михаил Лукин участвует в боях…
И будто все это далеко было не с ним: бои, ранения, госпиталь в Москве, школа прапорщиков… В 1917 году поручик Лукин становится красногвардейцем, а через год – курсантом разведки и военного контроля при Полевом штабе Красной Армии… И опять бои – за молодую Советскую Республику… Он уже коммунист… Царицынская эпопея, Польский фронт, на котором командир бригады Лукин опять ранен… Первые награды – два ордена Красного Знамени, серебряный портсигар и золотые часы с монограммой. «Честному воину РККА от ВЦИК» – вычеканено на портсигаре… И пошел шагать по ступеням военной иерархии и аудиториям академических курсов Михаил Федорович Лукин… Начальствовал на командных курсах в Лубнах, затем шесть лет был во главе стрелковой дивизии в Харькове; его полки не только обучались военному делу, но и принимали участие в строительстве тракторного завода, помогали крестьянам в поле… Проходило время, внося поправки в его судьбу. Вот он военный комендант Москвы, а вот уже и командующий армией… Но не гладкой была его дорога. Иногда за взлетами следовало падение; были периоды отчаяния, когда ошибался в людях, когда узнавал об измене друзей или подвергался несправедливым наказаниям. Но никогда не опускал рук, не терял веры, не расслаблял волю. И в конечном счете правда и справедливость оборачивались к нему лицом.
Воспоминания роем клубились в голове генерала Лукина, сменяясь одно другим, врываясь в сегодняшний день и вновь унося мыслями в родную деревню, откуда удалось в давние годы вывести брата Ивана на желанную ему стезю военной службы.
Откуда-то из-за Красного бора донеслись гулкие удары, будто там падало на землю само небо. Оттуда же послышались резкие и сердитые выстрелы зенитных орудий. И Михаил Федорович, вырвавшись из плена воспоминаний, ощутил холодок в груди: ему немедленно надо быть северо-западнее Смоленска, оттуда тоже явственно, если прислушаться, докатывался пушечный гром. И в это время его кто-то окликнул:
– Михаил Федорович!
Оглянулся на голос и увидел Ивана, который стоял на нижней ступеньке парадного крыльца. По его смущенной улыбке и какой-то энергичности в лице, по подобранности в фигуре понял, что беда миновала. Быстро пошел ему навстречу, всем своим видом выражая нетерпение:
– На чем порешили?
