это забавно. И не оправдывай себя! Ощущай свою прелесть. В конце концов у тебя двое детей. Ты должна знать – ты привлекательна, ты состоялась.
Они стремительно обучали меня голливудскому самоощущению. Работали со мной как психотерапевты.
И я поняла, что раньше мне этого катастрофически не хватало. Признаться честно, я даже боялась отъезда американцев. Боялась их отпустить. Мне было страшно остаться без их поддержки. Американцы же любят тебя. Да, они получают за это деньги. Но они любят тебя очень искренне, потому что и деньги в радость, если в радость работа, а окружающие чувствуют себя комфортно. Они прибегали ко мне на помощь всегда, когда я в этом нуждалась. Возились со мной, какими-то хитрыми методами разворачивали меня на 180 градусов, снимали комплекс за комплексом.
– Твое поведение, Настя, большая редкость и странность. Потому что подобные комплексы свойственны некрасивым женщинам, это естественная реакция организма. Но ты?! Почему, ты не осознаешь себя привлекательной? Это что – твое актерское кредо?
Почему же мы все такие закомплексованные? Почему мы так себя не любим? Почему не верим в себя? Зачем позволяем себе быть такими слабыми? Ведь такое самоуничижение – этот тоже грех, не меньший, чем возвеличивание себя. Мы с упоением упираемся в свою несостоятельность, гнобим себя, ругаем…. А выдаем все это за природную скромность – тупим глазки в пол и чувствуем себя как минимум агнцами божьими. Это ужасная ошибка – не верить в себя. Это ужасная болезнь – не любить себя. Сомнение – грех. И только пройдя путь от негативного самовосприятия, до полного принятия себя, я поняла, каким чудовищным препятствием была для меня неуверенность в себе и своих силах.
О чем речь? Когда, спустя много времени после начала съемок «Няни», американцы целый месяц водили меня к зеркалу и твердили в один голос: « Ты посмотри на себя! Ты что? Не понимаешь? Ты же красивая! Ты понимаешь, что ты очень красивая?» «Нет, не понимаю» – отвечала я грустно. И ведь правда, клянусь – не понимала. А вместо гордости испытывала стыд. Стыд за что? – спрашивается. А вот Бог его знает, за что. Просто по какой-то идиотской «советской» привычке ущербность стала нашим девизом. И до сих пор (думайте, что хотите) я с трудом и довольно фальшиво, да к тому же еще и шепотом, произношу фразу: «Я красивая» и убеждаю себя каждый раз заново, что я могу носить короткие юбки, что могу накрасить губы яркой помадой. И каждый раз я просто насильственным образом заставляю себя поверить в это. Ну вот не чувствую я себя красивой, и все тут. Может, конечно, дело не во мне? Может, я просто американцам не доверяю… Столько лет холодной войны между нашими странами не могли пройти бесследно. Шутка. В общем, что я хочу сказать – полюби себя как ближнего своего. И это, между прочим, заповедь – но для особенно «одаренных» типа меня. Ты не можешь быть интересен людям, если ты не интересен сам себе. И у меня есть такая проблема, и именно поэтому я всегда стараюсь играть характерные роли – потому что если в роли нет яркого характера, я не могу найти в ней себя, мне кажется, что «нормальная я» – это нечто невыразительное, бледное и бесконечно скучное. Скучно-скучно-скучно-страх-паника-головокружение… Та к начинается вегето-сосудистая дистония. Нет, ну это нормально? Посмотрите на меня и не делайте так.
Постепенно, шаг за шагом, они меня приводили в чувства, оживляли. И в итоге мы с Жигуновым ругались уже в кадре, куда благополучно перенесся наш конфликт. Он мне говорил:
– Да вас, Виктория, завтра же здесь не будет!
А я ему отвечала:
– Только через ваш труп, Максим Викторович!
И нам «стоп» никто не мог сказать. Я прекрасно понимала: либо он меня задавит сейчас, либо сию же минуту поймет, что со мной надо считаться. Я не приемлю диктата, а Сергею в свою очередь было очень сложно научиться прислушиваться к кому бы то ни было. Но он ошибся, Заворотнюк не погубила «Мою прекрасную няню».
Самое страшное слово для артиста – безработица. Я была расплывшейся кляксой перед «Няней». А Сергей – человек жесткий, он долго потом вспоминал, как впервые увидел женщину с глазами, полными тоски покорности судьбе. Он сам по натуре борец и принципиально не признает людей, прогнувшихся под давлением обстоятельств. Но я быстро менялась, пружина сжималась, сжималась. Потом ррраз – и все. Я распрямилась. И Сергею пришлось выбирать – либо смириться с Заворотнюк, либо отказаться от роли. Он ведь вовсе не был продюсером этого ситкома – только приглашенным актером. Возможно, у зрителей сложилось впечатление, что именно Жигунов подтолкнул меня к карьере, но это не так. Просто так совпало: Шаталин берет девушку-провинциалку в свой богатый дом, да к тому же он еще и продюсер по сценарию. Но так все перепуталось: и пресса постаралась, да и Сергей потом стал моим агентом.
Я выиграла! Отстояла свое право на роль. Хотя, по большому счету за это надо сказать спасибо американцам – они не признают безработицу вечным клеймом. Они увидели мой шанс, заставили Настю Заворотнюк поверить в себя, в то время как она по привычке сидела и обдумывала, как вообще оставить актерскую профессию.
Но самое главное – на площадке появился новый режиссер Алексей Кирющенко. Пришел и представился: «Лелик». Снятые в муках и склоках первые три серии полетели в корзину – считайте, что это была активная разминка перед настоящим боем. В тот момент всем стало понятно, что битва закончилась и пора зарыть топор войны. Лелик осмотрел наши ряды, остался доволен, и изрек:
– Так, ребята. Вы здесь все Буратино, и сейчас мы начнем работать!
13.
Каждое утро в 7.15 я приходила на съемки. Могу сказать, что в это время дня я представляю из себя жалкое зрелище – несчастная женщина, практически мертвая. Чуть лучше, чем моя героиня-труп в спектакле «Бобок», только на этот раз «трупный» грим не понадобился – я и так производила сильное впечатление: лицо, истерзанное гримом, вся голова облеплена бигудями… Для того, чтобы хоть на несколько часов сохранить это надругательство над собой – прическу Вики Прудковской, нужно было прилагать определенные усилия – на укладку волос уходило часа два, не меньше. Вместе со мной приходили наши женщины – гримерши, причем, их было две: они работали по очереди, две недели через две. Они могли отдыхать! Боже, как же я им завидовала!
Примерно в полдесятого заканчивался грим, и к этому времени у меня уже слезы текли из глаз – хотелось спать, тело от постоянной обездвиженной позы затекало и требовало зарядки, разминки или на худой конец прогулки.
Вот такой была работа над сериалом – каждый день, без выходных, по 18–19 часов съемок. И остальная жизнь, которая проистекала вне стен студии, просто исчезла. Времени не хватало абсолютно ни на что. Работа – душ – короткий сон – подъем – дорога на работу – дорога с работы. Во сне – тоже работа, потому что других впечатлений у твоего мозга просто нет – вся жизнь превращается в одну сплошную работу. И кромешная темень – я света белого не видела: просыпалась затемно, приезжала на студию, а выходила оттуда – опять темно. В глазах темные круги, еле ходишь. Естественно, никакой возможности играть ни в Табакерке, ни в театре Чехова я уже не имела – я бы просто физически не смогла бы до них добраться, ну, если только в короткий перерыв между съемками – с двух часов ночи до шести утра. Сначала я, правда, все время просила меня заменить, надеялась вернуться на сцену, но потом смирилась. Совмещать съемки сериала с чем-то еще было просто нереально.
Забавно то, что в процессе выяснилось, что мне предложили гонорар в два раза меньше, чем гримерше. Смешно сказать – 400 долларов за серию. Но я, в общем-то, особенно не сопротивлялась – сравнивать мне было не с чем, вот, разве только с театральной зарплатой, но, надо сказать, что в этом сравнении ставка, предложенная СТС уверенно лидировала. Но когда об этой сумме узнали американцы, они отвели меня в сторонку, и я поняла, что опростоволосилась:
– Ты вообще понимаешь, что ты делаешь?! Этого просто не может быть! Ты должна стать богатой женщиной после «Няни»! Ты понимаешь, что ты будешь знаменитой на всю страну? Ты не можешь соглашаться работать за такие деньги!
Но эта ставка была у меня еще очень долго. Да, я не самая практичная в этом мире – вот, например мои гримерши подписали «правильный» контракт.
Та к что финансовая составляющая счастья под названием «Няня» объективно хромала. Но для меня это было не главное – даже эта сумма меня радовала.
Меня не пугало, что у меня нет приличной зарплаты, нет собственного уголка, в котором можно было
