Побег куманики

и латунной танцовщицей — мелодия такая же, латунно звякающая, только танцовщица еще и поскрипывала довольный чесночок — черный лак на ногтях, латунная музыка из-под лоскутной юбки, лиловая гвоздика под левой лопаткой, и кому я теперь ее продам, такую?

с тех пор как я веду этот дневник в интернете, многое изменилось

раньше — когда я писал его для себя, в тетрадке, — мне казалось, что я сижу у реки и швыряю в воду плоские камушки, считая круги, поглядывая на небо, в ожидании кого-то еще, кто придет — с юга или с севера, — сядет рядом, с горстью камушков в руке, поежится от сквозняка и все такое прочее

а теперь мне кажется, что я сижу в реке, дышу через соломинку, а плоские полосатые камушки летят в меня с берега, цокая по толще зеленоватых вод, будто по моей ненадежной стеклянной крыше

ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА

Мальта, четвертое марта

Мы все живем скорее по привычке, чем по необходимости. Ну действительно, в чем необходимость моего существования в этом мире?

Да нет никакой такой необходимости.

Все мы, конечно, придумываем для себя всякие цели и смыслы, но по сути все это лишь вялые попытки самооправдания, без которых, разумеется, прожить невозможно.

Смысл мира, по Иоанну, возникает вследствие случайного сочетания элементарных событий и не существует никаких causa efficiens, causa instrumentalis или causa finalis.

Закроем дверь лаборатории перед носом зануды Аристотеля.

Никаких тебе связей и закономерностей. Ну да, собачка чихнула, котик пукнул, ветерок подул, сосед за журналом пришел, и пожалуйста — у мира появился смысл, самосветящийся логос. Но если дело обстоит так, то, спрашивается, что же тогда прикажете делать алхимику и в чем вообще смысл алхимии?

Вот здесь у братца Иоанна и начинается самое интересное, но последних, до смерти нужных мне страниц нет.

Может, это и к лучшему. Я ведь не уверен, что готов их читать, если они вдруг отыщутся.

Мальта, шестое марта

На сколько частей была разделена эта проклятая первоматерия? Иоанн ничего об этом не пишет, не пишет, не пишет. Приходится признать, что я досказал это за него. Своим собственным голосом.

Сии вещи собраны по числу стихийных духов, по числу жертв и мастеров, по числу ключей и по числу планет. Владеющие чудесными предметами мастера восходят каждый к своей совершенной форме ради того драгоценного плода, что получит последний.

Ну вот это как раз ясно. Всякий процесс предполагает наличие определенных стадий. Существует начало opus и его завершение. По ходу дела происходит раздача подарков.

Хотел бы я знать, в какой мы нынче стадии.

Впрочем — нет, не хотел бы. Все, чего я теперь хочу, — это лечь на ковер в своей лондонской квартире, положить голову Надье на колени и закрыть глаза. Она, бедняжка, наверное, со скуки затеяла ремонт, как в прошлый раз, когда я три месяца торчал в Миннесоте, не удивлюсь, если, вернувшись, застану китайские этажерки по всему дому и шелковые занавески с лотосами.

МОРАС

март, 9

я получил письмо от фелипе, точнее, сам написал ему, и наутро пришел ответ — представляю, как он выстукивал его торопливо, забежав в отцовское кафе, стоял, пригнувшись к одному из свободных компьютеров, в этой своей ужасной вязаной кофте с ребристыми пуговицами, и где он ее выкопал? дурак ты, морас! написал мне фелипе, в барселоне у тебя был я, и сосед мило со своей пересоленной сарсуэлой, и ребята из бара пастис, и доктор твой, и мы собирались весной в коста-браву, а уже весна, и еще был тот чокнутый фрэнки из лисеу, и та девчонка, что раздавала афишки на пласа дель пи, а теперь кто у тебя есть?

и верно — кто?

барселона и коста-брава качаются во мне, как море во внутреннем ухе, когда сойдешь с корабля на сушу после долгой болтанки, дырявые барселонские ставни, нарезающие полуденный свет серпантином, и доктор жемине, медленно снимающий очки, осторожно, будто открывая банку с брызжущей мякотью пескадитос, и бонбоньерка сеньоры пардес, затянутая старушечьим атласом, и как она завела меня в свою спальню, чтобы подарить подушку с лукавыми серебристыми буквами el mat escribano le echa la culpa a lapluma, а я ее забыл, дурак, дурак, дурак

март, 9, вечер

в одной не слишком умной книжке — забыл и автора, и название — сказано:

осмеивать поэта, любить поэта, быть поэтом — одинаково кончается смертью

хорошо, что я не поэт, я — шлемиль, человек, к которому судьба прониклась внезапным отвращением

шлемили не любят и не умирают, они ломают пальцы, сунув руку в жилетный карман, разбивают переносицу о перекладину стула и платят согретыми за щекой оболами за то, что другому сойдет с рук холодно и безупречно

март, 11

tu prendras le temps de mourir[64]

фиона из тех женщин, что оставляют свое лицо и руки на сетчатке твоего глаза, будто оттиск на восковой дощечке, той самой, из диалогов платона

вчера я встретил фиону в кафе у каза рокка, а сегодня весь день ее разглядываю, сидя перед пустым окном, как перед поясным ее портретом в неподъемной эбеновой раме

она из тех женщин, которые, заходя в хорошо протопленную комнату, не сбрасывают туфли, не распахивают пальто, а садятся в самое толстое кресло, тесно сдвигают ноги и ежатся, как будто им все еще холодно

у таких женщин не бывает перхоти, пигментных пятнышек и того, что психиатры называют angor animi, они будто сделаны из бумаги, которой перекладывают гравюры в книгах с цветными форзацами и золочеными корешками, вроде гийсовского путешествия по греции, там еще была красная шелковая закладка с кисточкой, я ее отрезал и выменял на царский пятак

так вот, через бумагу этих женщин просвечивает какой-нибудь разграбленный замок рамбуйе с горгульями, ледяные купели с серебряными карасями и еще непременная аллея, уходящая в масляную, темную глубь холста, на такой литографии по аллее никто никогда не идет, а этим женщинам идет все, что бы они ни надели — гиматий, калазирис или чудовищный артур-а-баньер, ты тут же хочешь это у них отобрать и примерить у тусклого зеркала

без даты

четырнадцать дней я думал о фионе, точнее — о себе, как о фионе, фиона с фруктами в дверях зеленной лавки, вылитая эйрена с плодами в отсутствие афродиты, да нет, что я говорю, — вылитая фиона, была же такая богиня в многослойном пантеоне, раньше известная как смертная принцесса семела

ну да — из нее еще вытаскивали диониса после смерти, зеве донашивал его в божественном бедре, бедро, ребро, серебро, чем забита моя голова?

морас с блуждающим взглядом, прижимающий подбородком рассыпающийся пакет с латуком, фиона в кафе со студентом, морас в кафе с листочком, на листочке — телефон гостиницы, в гостинице — эндоморфный турок, у турка — свидание с магдой, у свидания нет никакого смысла, у смысла нет никакого… тут я наконец теряюсь и умолкаю

То : Mr. Chanchal Prahlad Roy,

Sigmund-Hafrner-Gasse 6 A-5020 Salzburg

From: Dr. Jonatan Silzer York,

Golden Tulip Rossini, Dragonara Road,

St Julians STJ 06, Malta