несправедливо меня уволить, и сразу же после этого требуют секса в обмен на восстановление в должности.
— Ой, ну перестань повторять это. Я сглупил, я это признаю, но мы должны двигаться дальше. Да, я хочу переспать с тобой, да и кто бы этого не захотел, но ты мне к тому же нравишься, и в этом вся проблема. Это настолько не в моем стиле — так о ком-то беспокоиться, но… Я думаю, ты замечательная.
— Ты меня не знаешь.
— Знаю, но совсем немного, и я бы хотел получить возможность узнать тебя получше…
Эмма допила кофе и начала собирать вещи. Она ужасно хотела дать ему второй шанс, но, с другой стороны, ей было слишком много известно о мужчинах и вторых шансах. После разрыва родителей она наблюдала за тем, как ее мать давала отцу второй шанс почти каждую неделю. Мужчины не меняются, это она усвоила. Если принимаешь их обратно, то за то, какие они есть, а не за то, какими их хочешь видеть. А ей не нравилось то, каким был Кельвин.
— Извини, Кельвин, но ты все испортил. Правда, и мне очень жаль, потому что ты мне действительно нравился. Но дело в том, что я знаю тебя намного лучше, чем ты смог бы узнать меня когда-либо. Я на тебя работала. Я знаю, что ты делаешь. Ты манипулятор; ты думаешь, что пишешь истории, и теперь хочешь написать мою. Ты используешь людей. Это не твоя вина; ты таким родился. Ты заработал на этом кучу денег, и я признаю, что это все очень привлекательно. Но ни одной девушке даже близко нельзя к тебе подходить.
— Это только одна моя сторона. Ты должна доверять мне.
— Кельвин, после того что случилось, я боюсь, это совершенно невозможно.
— Слушай, у меня был плохой день, я совершил глупость…
— Ой, Кельвин, прекрати, пожалуйста.
— Ладно, как тебе такая мысль?
Последовала долгая пауза. Эмма ждала.
— Ты возвращаешься на работу, — наконец сказал Кельвин. — Никаких условий. А потом, может быть позднее, если захочешь, может быть…
— Я с тобой пересплю.
— Да.
— Это вроде как небольшая отсрочка, да?
— Ну да.
Казалось, Эмма снова собралась подняться.
Кельвин быстро добавил:
— Но твое пребывание в должности не будет от этого зависеть.
Эмма начала крутить в руке кофейную ложечку.
Кельвин надавил сильнее:
— Я попытаюсь… я попытаюсь завоевать тебя. В перерывах. А решение ты примешь сама. Мы начнем сначала. Ну же, это справедливо.
Эмма покрутила ложечку некоторое время, прежде чем посмотреть Кельвину прямо в глаза.
— Я не хочу возвращаться на старую должность.
— Я же сказал. Никаких условий. Я обещаю оставить тебя в покое.
— Нет, я серьезно. Дело не в тебе. Я просто не хочу возвращаться. Независимо от тебя и твоих хищнических наклонностей.
— Но почему?
— Когда ты меня уволил, у меня появилась возможность посмотреть на все по-другому. И теперь, после того как у меня была неделя, чтобы все обдумать, я поняла, что работа на шоу «Номер один» превращала меня в человека, которым я не хотела быть.
— Ты чертовски хорошо справлялась, ты была нашим самым молодым старшим отборщиком.
— Вот именно. И с каждым днем у меня получалось все лучше. Я привыкла смотреть на людей как хищник, думая, как их можно использовать, что с ними можно сделать. А самое смешное, чем больше я это делала, тем сильнее верила, что это нормально. Кельвин, я знаю, что ты не злой, я просто думаю, что тебе удалось убедить себя, что принципы не имеют значения. Что цель оправдывает средства. У тебя есть власть, влияние, талант, и что ты с ними делаешь? Ты создаешь самое безвкусное и незапоминающееся развлекательное шоу в истории.
— Что плохого в безвкусном и незапоминающемся развлечении?
— Не знаю. Нет, конечно, ничего. В смысле, сюжет отличный, не спорю. Но с другой стороны… Твое шоу такое жестокое, верно? Оно подрывает стандарты. Я хочу сказать, раньше было можно создавать отличное развлечение и не быть при этом дерьмом, вспомни «Beatles».
— Эмма, они были гении. Я никогда не утверждал, что я гений, и не искал гениев. Если подходить ко всем с этой меркой, то ничего не добьешься.
— Да, но в шестидесятых было множество отличных групп, всех не сосчитаешь. Такое ощущение, словно «Beatles» подали пример и их пример всех оживил. А теперь самый популярный ты. Теперь ты — пример. Люди следует за тобой. Твой талант наделил тебя властью. Я думаю, это налагает ответственность.
— Ну и что, по-твоему, мне нужно делать?
— Не знаю. Это ты у нас умный. Мне просто кажется… тебе знаком термин «упрощенный до абсурда»?
— Конечно. Постоянно его слышу. Снобизм чертов.
— Ну да, наверное, зачастую это снобизм, но каждый раз, когда начинаются разговоры о том, насколько больше молодежи голосует в твоих шоу, чем на выборах, нельзя не задуматься, нет ли тут правды. В смысле, ничто больше не имеет значения, ничто больше не важно. Все для смеха, все одноразовое. Ты — самый богатый, самый умный человек на телевидении, но все, что ты создаешь, исчезает словно дым.
— Хорошее суфле исчезает сразу после того, как его съешь, но разве это делает его менее ценным?
— Кельвин, не все в жизни должно напоминать суфле. Например, как насчет королевской семьи? Как насчет принца Уэльского?
— Эмма, не говори так громко, — тихо сказал Кельвин. — Общественное место и все такое.
— Ты выставишь его дураком.
— Мы можем позволить ему выставить себя дураком.
— Ой, Кельвин, да ладно тебе, я на это не попадусь. Не забывай, я была в команде. Я профессионал. Ты выставишь его дураком. Он думает, что сможет найти с твоей помощью свою аудиторию. Бедолага, я поверить не могу, что он настолько наивен, что надеется использовать тебя. Мы-то знаем, что случится. Ты заманишь его в ловушку, выберешь кадры, в которых он будет выглядеть полным идиотом, разжуешь его и выплюнешь. Вот что ты сделаешь.
— Слушай, я пришел сюда не затем, чтобы разговаривать о принце Уэльском или о шоу. Я пришел поговорить о тебе. О нас с тобой. Мой психоаналитик говорит, что я влюбился в тебя…
— Твой психоаналитик?
— Да. У меня его никогда не было. Видишь, до чего ты меня довела? Вот насколько сильны мои чувства.
— Как романтично.
— Да, и позволь уверить тебя, что лично я чувствую себя дураком, даже просто произнося слово «психоаналитик», но куда деваться. Так обстоят дела, и, так или иначе, я должен пережить это. Я не знаю, куда меня это заведет, но мне нужно избавиться от тяжести в животе и сумбура в голове… И если ты не переспишь со мной…
— Нет.
— И не вернешься ко мне работать?
— Нет.
— Тогда скажи, что я могу сделать, чтобы, по крайней мере, видеть тебя. Не спать с тобой, забудь об
