миллионов кредитов за незаконное, по его мнению, увольнение из твоего отдела. Формально, ты его вытурил за посещение сетевых порноресурсов с рабочего места, так? Там что-то связано с детской с порнографией?
— Ничего себе! Да, но вы же сами велели… Ну, я и… да, садитесь в кресло, босс, а то когда вы стоите, я как-то неудобно себя чувствую.
— Спасибо, — Шеф сел в кресло для посетителей, по-стариковски откинулся на мягкую спинку и вытянул свои длинные ноги. — Однако Кеттлер заявляет, что болезненное пристрастие к сетевым ресурсам «для взрослых» у него развилось, якобы, на почве стресса, после того как он стал свидетелем гибели своего друга во время всем известных событий. Но не это сейчас главное.
— Да знаю я эту его историю! По уверению Кеттлера, он вроде бы проходил даже психиатрическое лечение, что дает ему право обвинять нашу контору в нарушении закона об инвалидах. Его увольняют, видите ли, не ознакомившись с историей болезни и медицинским заключением. Правда, никаких медицинских документов на эту тему он пока так и не представил. Его адвокат, ясное дело, настаивает на том, что в нашей организации с его клиентом должны были обходиться так же, как с сотрудниками, страдающими наркотической зависимостью, полученной в процессе работы. Им же полагаются восстановительные программы, льготы, всякие бонусы. Кроме того, Кеттлер обвиняет лично меня в дискриминации по возрастному признаку: он проработал в конторе в общей сложности двадцать пять лет, и давно уже должен был выйти на пенсию. И что мне теперь с этим Кеттлером делать?
— С ним? Да ничего специального не делай. Оставь пока все как есть, а я его потом на медкомиссию пошлю, вот и уволим по профнепригодности, пусть получает свою пенсию. Кстати, ты уже получил кредит на квартиру? Вернешь эти деньги, когда тебе это будет удобно, вместе с текущей квартплатой. Она возросла с начала месяца, ты в курсе?
— Что?.. — спросил я, даже встал от неожиданности. Резкий переход сбил меня с толку. То была одна из любимых шефских примочек — внезапно и резко менять тему и предмет разговора.
— Я же сказал, — невозмутимо изрек Старик, — вернешь кредит вместе с платой за квартиру, в которой ты сейчас живешь. Ты и твои бабы. Сколько их у тебя, кстати, на текущий момент?..
— Извините, но какое вам… Почему вас так заинтересовала моя квартира, и моя личная жизнь?
— Разве мистер э-э-э… разве управляющий не сказал тебе, что весь тот дом принадлежит нашей фирме? Конторе? — Старик посмотрел на меня почти добродушно. — Ты что, разве не знал? Очень жаль.
— Впервые об этом слышу… — расстроено промямлил я.
— Да, жаль, очень жаль… — повторил Шеф. — Это был большой недосмотр с его стороны.
— Вот, значит, вы как, да?! — я через силу деланно засмеялся и сел в кресло. — Ясно. Так это была такая ловушка? А сама идея принадлежит кому? Вам?
— К чему такие громкие слова, Пол… Буря эмоций… ну зачем? У меня даже в мыслях не было ничего подобного. Просто когда из бытового отдела мне сообщили, что ты живешь в стесненных условиях и находишься в несколько затруднительном финансовом положении, я дал указание предоставить тебе ту квартиру. Я к тебе очень неплохо отношусь, поэтому думаю остаться с тобой в нормальных деловых отношениях. Твоя работа не должна особо сильно страдать из-за всяких разных житейских проблем и бытовых неурядиц. Не так ли, коллега? Но коль скоро ты теперь — начальник отдела, и наши служебные отношения вступили в новую, так сказать, фазу…
— Можете дальше не продолжать, — усталым голосом сказал я. — Сколько моя квартира теперь будет стоить в месяц? Или мне придется выметаться к чертям собачьим? Переселяться оттуда?
— Я, знаешь ли, в такие мелкие бытовые детали никогда не влезал, — Шеф встал и подошел к моему столу, — это нужно уточнить у моего зама по быту сотрудников… около двух тысяч кредитов, я полагаю… Не знаю, не хочу тебе врать. Впрочем, со всем встроенным барахлом это будет несколько дороже. Не знаю, честно говоря — просто не знаю…
— Как ловко вы меня сделали, — сквозь зубы изрек я, глядя пустыми глазами в свое ложное окно. — Элегантно… впрочем, так и надо обходиться с дураками!
Я почему-то надеялся, что Старик сейчас уйдет. Однако уходить он не торопился. Заметив на моем столе бумажные книги, он взял ближайший к краю стола том, и как-то задумчиво сказал:
— Ты не дурак, Пол, совсем даже не дурак… — он рассеянно разглядывал обложку старого романа, что вертел в руках. Шеф бросил книгу обратно на стол и продолжил: — просто ты, к моему глубокому сожалению, принадлежишь к той практически вымершей людской категории, что готова искалечить жизнь как себе, так и другим ради призрачной возможности сделать один-единственный красивый жест или совершить эффектный поступок. И опять же по поводу установки у тебя видеонаблюдения. Почему тянешь? За что боишься? Чего добиваешься? Хотя в данном конкретном случае это, пожалуй, не просто красивый жест это, скорее всего, уже и в самом деле великая глупость с твоей стороны, прости за откровенность. Меня действительно удивляет, что ты, с твоими мозгами, не способен увидеть разницы между, скажем, тем, чтобы выступить посреди улицы с чтением похабных анекдотов или рассказать те же самые анекдоты веселым девочкам с глазу на глаз. Я же не предлагаю выставлять смысл и методы твоей работы для всеобщего обозрения. Понимаешь, да? Одним словом, я не теряю призрачной надежды, что по здравом размышлении ты посмотришь на это дело как-нибудь более рационально. Во всяком случае, прошу не забывать, что мое предложение пока остается в силе — Шеф интонацией подчеркнул слова «мое предложение» и выразительно кивнул на дверь, за которой сидела Ингрид, — и, зная тебя, что ты — хороший специалист, я готов предложить тебе гораздо большую зарплату. Я никогда не сорил деньгами, но никогда и не жалел их на настоящие дела… В данном случае я предлагаю пятьдесят тысяч в месяц — я увеличу твою персональную надбавку к окладу. А другую секретаршу мы тебе подберем. Мой личный номер у тебя есть, если надумаешь — сообщи.
Старик потер рукой бугристую лысину и пошел к выходу — высокий, суховатый, похожий в своем черном, чуть старомодном одеянии на учителя-пенсионера. В дверях он обернулся:
— Мне от всего сердца тебя жаль Пол, — медленно проскрипел он на пороге, почти благодушно взглянув на меня. — С твоей головой и твоими способностями ты уже через год легко смог бы стать звездой первой величины в нашей конторе, но для этого, разумеется, пришлось бы отказаться от красивых жестов и разных резких телодвижений… Дон-Кихоты сейчас уже не в моде, знаешь ли, давно не популярны как-то. Причем везде, где бы они еще ни водились — в сражениях, в работе или в политике. Или — в Службе Информационной Безопасности. В наш прагматичный век госпожа-удача расставляет ноги только для реалистов… Подумай, мне действительно очень жаль, что с тобой все получилось так нехорошо и коряво.
Шеф ушел. Я встал, запер за Стариком дверь и уселся за свой стол, нервно дыша от ярости и бессильной злости. Потом снова встал и вышел в приемную. Ингрид не было — куда-то вышла, и это хорошо, а то стала бы меня жалеть. Забавно… Чертовски все забавно в этом мире. Мы так лезем в чужие души, а в свою не пускаем. Мы грубо гоним от себя сострадание, такое унизительное сострадание, но сами удивляемся, когда нам не сожалеют. Ненавижу, когда мне сожалеют, это действительно невероятно унизительно, поэтому сам никогда этого не делаю.
— Старый пень, дерьмо собачье! — выругался я вслух и от души.
Подойдя к кулеру с водой, я наполнил стакан и заметил, как предательски дрожит моя рука. Пузырьки а стакане с шипением поднимались вверх и лопались на поверхности. Надо будет отключить газирование.
— Вот ведь сволочь! — еще раз выругался я, глядя на молчаливый кулер. — Ну и трахайся со своей удачей, старый козел…
Стакан ледяной шипучки немного меня успокоил. Я присел на край кресла и принялся грызть авторучку, стараясь не думать о Старике. На таких вот типах и держится все наше общество, черт его побери. Есть хорошее правило: если твой начальник последняя сволочь, никому об этом не говори, а лучше дождись, когда это скажет кто-нибудь другой, и сам тогда расскажи начальнику.
Я вытянулся в кресле, положив ноги на край стола. Да, надо срочно что-то придумать. Ингрид будет, мягко говоря, огорчена таким поворотом событий. Как она говорила? «Мне приятно у тебя работать, потому что ты никогда не смотришь на меня, как на дармовую публичную женщину…» А я должен поступить с ней именно как с проституткой. Девушка, безусловно, просто так не сгинет, не тот тип личности, просто пойдет
