безжалостен. Своими челюстями я мигом переломил ей хребет, сдавил еще, не давая дышать, а потом замотал головой, затряс белку до смерти. И поделом ей. Я болтал ею в воздухе, пока не услышал хруст шейного позвонка. А потом я съел ее: разорвал и принялся кромсать. Вся морда у меня была в красной, горячей, густой крови. Я пил беличью жизнь, ел ее внутренности, перемалывал ее кости. Разгрыз ее череп и съел мозг. Я пожирал белку. Я должен был кого-то съесть. Я горевал по Еве так сильно, что уже не мог оставаться человеком и переживать свое горе как человек. Я должен был снова превратиться в зверя. Я насыщался, поглощал, набрасывался, делал все то, что не следовало делать. Все мои попытки жить по человеческим стандартам нисколько Еве не помогли. Поедая белку, я мстил за Еву.
Я заснул в кустах. Проснулся я уже самим собой. Дэнни нашел меня и ничего не сказал. Мы отправились к машине. Я влез на заднее сиденье и почти сразу уснул. Во сне я ощущал вкус свежей беличьей крови. Мне снова приснились вороны.
На этот раз я преследовал их — ловил, душил. Мстил за Еву.
Глава 29
Для Евы смерть была окончанием мучительной битвы, для Дэнни — ее началом.
Я понимаю, что вел себя в парке эгоистично, поскольку удовлетворял свои самые низменные потребности. Они были вдвойне эгоистичнее, потому что помешали Дэнни немедленно отправиться к Зое. Он разозлился, ведь я заставил его мотаться по парку в поисках меня. Однако если вспомнить, что ему предстояло увидеть в доме «близнецов», то вызванная моим поведением кратковременная задержка выглядит подарком. В тот момент это было самое лучшее, что я мог для Дэнни сделать.
Очнулся я от сна, когда мы подкатывали к дому Максвелла и Триш. Неподалеку стоял белый длинный лимузин без стекол с эмблемой на двери водителя с лилией в круге. Дэнни припарковался так, чтобы не загораживать ему выезд. Мы вышли и направились к задней части дома. Там рядом с запасным входом из стены торчал пожарный кран. Дэнни открыл воду и удалил с моей морды остатки запекшейся крови. Движения его были грубыми, он не умывал меня, а скреб.
— И чего это тебе в голову взбрело, — бормотал он.
Отмыв, он отпустил меня, и я стряхнул с себя остатки воды. Через стеклянную створчатую дверь Дэнни прошел во внутренний дворик. Спустя полминуты там появилась Триш и, подойдя к Дэнни, обняла его. Она плакала. Объятие длилось довольно долго, в это время к ним вышли Максвелл и Зоя.
— Где она? — спросил Дэнни, отстраняясь от Триш.
— Триш мотнула головой внутрь дома.
— Мы попросили их подождать тебя.
Дэнни ушел в дом, на ходу погладив Зою по головке. Когда он скрылся, Триш посмотрела на Максвелла.
— Пусть он немного побудет с ней. — Она прикрыла дверь, давая Дэнни последнюю возможность побыть наедине с Евой, уже неживой.
Мы остались здесь. В окружающей меня пустоте я заметил под кустом старый теннисный мячик. Подошел к нему, взял в зубы и принес к ногам Зои. Я сам не понимал, что делаю, да и никаких особых намерений у меня не было. Может, я пытался как-то улучшить ее настроение? Не знаю, я просто чувствовал — мне нужно что-то сделать. Мячик попрыгал и остановился у босых Зоиных ног.
Опустив голову, она посмотрела на него и не пошевелилась.
Максвелл видел, как я принес мяч, заметил отсутствие реакции на него у Зои. Он нагнулся, взял мячик и, широко размахнувшись, мощным броском зашвырнул его в лесок позади дома. Я следил за мячиком, пока он не исчез из виду. Я уловил слабый шорох листвы и стук мячика о землю. Впечатляющая картина — бледный теннисный мячик проносится на фоне голубого неба. «Это как же нужно страдать, чтобы столько силы вложить в бросок?», — удивился я.
— Энцо, принеси мячик, — ехидно произнес Максвелл и, повернувшись, зашагал к дому.
Я даже не подумал его приносить, а продолжал ждать, когда из дома выйдет Дэнни. Появившись, он сразу подошел к Зое, взял ее на руки, прижал к себе. Она обхватила его за шею.
— Как плохо, — сказал он.
— Мне тоже.
Он сел на тиковый шезлонг, посадил себе на колени Зою. Она уткнулась лицом в его плечо и долго сидела так.
Люди из «Бонни-Уотсона» сейчас увезут ее, — сообщила Триш. — Мы собираемся похоронить ее рядом с нашими предками. Она сама так хотела.
— Я знаю, — отозвался Дэнни. — Когда?
— До конца недели.
— Чем я могу вам помочь?
Максвелл и Триш переглянулись.
— Не волнуйся, мы сами управимся, — сказал Максвелл. — У нас к тебе разговор.
Дэнни посмотрел на него, ожидая продолжения, но Максвелл вдруг замолчал.
— Зоя, ты еще не завтракала. Пойдем, я сварю тебе яйцо, — проговорила Триш.
Зоя продолжала сидеть. Дэнни погладил ее плечи, снял с колен.
— Иди с бабушкой, поешь, — тихо пробормотал он.
Зоя покорно зашагала за Триш.
Когда они скрылись за дверью, Дэнни закрыл глаза и, тяжело вздохнув, откинулся на спинку шезлонга. Лицо его было обращено к небу. Он сидел неподвижно несколько минут. Как статуя. Все это время Максвелл неуклюже переминался с ноги на ногу. Несколько раз он порывался вновь заговорить и останавливался. Он показался мне неуверенным.
— Я знал, что это скоро произойдет, — произнес наконец Дэнни, не открывая глаз. — И все равно ужасно.
Максвелл кивнул, по-моему, больше своим мыслям.
— Видишь ли, нас с Триш кое-что беспокоит, — выдавил он из себя.
Дэнни открыл глаза и посмотрел на Максвелла.
— Беспокоит? — удивленно переспросил он. — Что именно?
— Твоя неготовность.
— Неготовность?
— У тебя нет плана.
— Какого плана?
— Перестань повторять меня. — Максвелл недовольно покосился на Дэнни.
— Я не понимаю, о чем ты, — отозвался Дэнни.
— Вот это-то нас и беспокоит.
Дэнни подался вперед.
— Ты можешь мне человеческим языком сказать, что именно тебя беспокоит, Максвелл?
В этот момент явилась Триш.
— Зоя сидит на кухне, кушает яйцо с тостом и смотрит телевизор, — возвестила она и выжидающе посмотрела на Максвелла.
— Мы только начали, — забормотал он.
— Вот как? А я думала… — Она ненадолго умолкла и снова спросила: — Что ты успел сообщить?
— Триш, почему бы тебе не сказать прямо, если Максвелл мнется и ходит вокруг да около. Что вас обеспокоило?
Триш, явно недовольная тем, что их беспокойство пока остается для Дэнни неизвестным, оглядела обоих мужчин.
— В общем, знаешь, Дэнни, — начала она, — конечно смерть Евы для всех нас большая трагедия. Но мы ждали ее много месяцев. Мы с Максвеллом не раз обсуждали, как станем жить, когда Евы не будет. Говорить, так уж все. Скажу тебе, что мы и с Евой беседовали об этом. И решили: всем нам будет лучше,
