Слепая вера

— Почему это вы влюблены в мои секреты? Какой интерес они могут для вас представлять?

Она все еще поигрывала ножом, но уже улыбалась, и что-то в этой улыбке придало Траффорду смелости. Что-то в ее движениях — глядя на него, она положила левую ногу на правую, потом наоборот, — и даже то, как она держала нож, подсказало ему, что он может заговорить с ней о чувствах, которые бурлили у него в груди.

— Потому что благодаря вам я понял: во всем мире нет ничего более волнующего, чем тайна. Ничего более эротичного. Ваше тело — тайна для меня. Ваша сексуальная душа для меня совершенно скрыта, и именно поэтому я так хочу ее узнать. Кроме этого, я больше ничего не хочу. У меня дух захватывает от желания.

На мгновение она показалась ему менее уверенной в себе, словно чуть-чуть растерялась. Даже слегка покраснела — он заметил это, несмотря на солнцезащитный крем. Потом ее губы медленно скривились в иронической усмешке. Она отложила нож и откинулась назад, будто наслаждаясь теплом солнечных лучей, которые ласкали ее обнаженные ноги и руки.

— Как это поэтично, Траффорд. Моя сексуальная душа? Дух захватывает от желания? Ей-богу, это может вскружить девушке голову!

Траффорд ничего не ответил — он молча смотрел на нее, упиваясь этим зрелищем. Томная и прекрасная, лениво и свободно раскинувшаяся на солнце, она вытянула ноги, а ветерок прижал ее платье к телу, обрисовав его стройные, изящные формы.

— Значит, хочешь меня? — почти будничным голосом спросила она. — Хочешь, чтобы я прямо сейчас раскрыла свою тайну?

Траффорд только сглотнул: у него вдруг пересохло в горле.

— Хочешь, чтобы я сняла платье, как положено добропорядочной девушке? — продолжала она, и ее босая нога тихонько поползла к нему по днищу лодки. — Хочешь услышать, как именно я 'делаю это'? Хочешь сорвать мой цветок и растопить мой лед?

— Больше всего на свете, — ответил было он, но тут же добавил: — А впрочем, нет.

— Нет?

— Нет, не хочу.

— Почему?

— Потому что если ты на это пойдешь, предвкушение исчезнет, покровы будут сорваны, тайна раскрыта, а этого я не вынесу. Благодаря тебе я понял прелесть недоступного. Мы живем в очень скучном мире, где всё на виду, всё 'с гордостью' выставляется напоказ. А я теперь знаю, что нет ничего более возбуждающего, чем почти знать. Ничто не может сравниться с неутоленным желанием увидеть тебя обнаженной, с этой сладкой мукой... Я никогда не чувствовал себя более живым, чем сейчас, и хочу, чтобы это длилось вечно.

— Ты сейчас представляешь меня раздетой?

— Да, конечно. И себя вместе с тобой.

Сандра Ди улыбнулась, и ее обычная прохладная отстраненность словно на миг куда-то пропала.

— Ну и как? — спросила она.

— Это великолепно. Ничего не может быть прекраснее. Ты только подумай! Красота. Совершенство. Когда ты в последний раз встречалась с ними в нашем жалком мире? А я теперь могу представить их себе в любой момент, как только захочу! Невероятно. Вот что значит сила воображения. Выдумка сознания! Мне и не снилось, что такое счастье возможно.

— Да нет же, — сказала она, и удивленный Траффорд увидел на ее лице румянец. — Я спросила 'как' не в том смысле.

— А в каком?

Теперь ее щеки уже определенно были алыми, и на мгновение она отвернулась, точно боясь встретиться с ним взглядом.

— Я хочу знать, как именно ты все это себе представляешь, — произнесла она тихо, почти шепотом. — Расскажи мне сейчас.

— Ты садишься, — начал Траффорд, и слова, к его собственному удивлению, легко полились из его уст. — Я уже расстегнул верхние пуговицы твоего платья, спустил его с твоих плеч, целуя их, и теперь оно спадает дальше, обнажая грудь. Ты смотришь на меня и улыбаешься, потом твой рот немножко приоткрывается, и я вижу твои белые зубы.

— Серьезно? — спросила Сандра Ди, и ее рот действительно чуть-чуть приоткрылся, в точности как описал Траффорд. — А дальше?

— Мы вместе расстегиваем остальные пуговицы.

— Вместе? — хихикнув, спросила она. — Это как же?

Она снова посмотрела прямо на него, но теперь в ее взгляде была мягкость, которой Траффорд еще никогда в нем не видел.

— Ты расстегиваешь первые две-три, — пояснил он, — а потом направляешь мои руки вниз и позволяешь расстегнуть остальные.

— А потом?

— Потом я полностью распахиваю платье, и оно соскальзывает с твоих рук и падает вокруг тебя на скамью, как лепестки цветка. Ты сидишь на нем, и твоя белая кожа ярко светится на солнце. Белье у тебя очень простое: ты выбирала его из соображений собственного удобства, а не ради того, чтобы соответствовать какому-то сетевому порнографическому образцу.

— Понятно. Значит, я девушка разумная? Очень мило. Мне нравится.

— Ты сама себе хозяйка. Ты одеваешься, чтобы доставить удовольствие себе, а не мужчинам.

— Льстец, — сказала она. — Ты наверняка говоришь это всем девушкам. Ну ладно — итак, я сижу здесь, на скамье, в своих простых и удобных трусиках и лифчике. Что дальше?

— Я кладу ладонь тебе на живот, прямо над трусиками. Я чувствую твое дыхание. Ты наклоняешься ко мне — в этот момент я вижу, как сместились твои груди внутри лифчика, вижу ложбинку между ними, — берешь мою рубашку за полы и снимаешь ее через голову.

Сандра Ди чуть подвинулась на сиденье и слегка подалась вперед, зажав руки между коленей.

— И как ты выглядишь? — спросила она.

— Не знаю. Как, по-твоему, я выгляжу? — отозвался Траффорд.

— По-моему... ничего себе, — сказала Сандра Ди. — И что потом?

— Я кладу руки тебе на спину, нежно пробегаю пальцами по позвоночнику, чтобы найти застежку лифчика, без труда расстегиваю ее, и он падает. Теперь твоя грудь открыта — она крепкая и настоящая с розовыми сосками на белой коже, похожими на чуть недоспелые клубничины в сливках. Ты откидываешься назад, ложишься на платье и засовываешь большие пальцы под резинку трусиков. Твои ноги слегка раздвинуты. Я вижу, как из-под тонкой хлопковой ткани в самом узком месте выбиваются два-три рыжеватых волоска.

Сандра Ди снова покраснела и усмехнулась, чтобы скрыть смущение.

— Небрежная бикини-эпиляция? Как неприлично!

— Ты поднимаешь ноги и одним движением снимаешь трусики. Еще одна тайна раскрыта! У тебя там густая, естественная женская поросль, а не дурацкая щетина, оставшаяся после бритья, и не красная воспаленная кожа, какая бывает, если пользуются специальным кремом...

Сандра Ди открыла рот, собираясь что-то сказать, но Траффорд опередил ее.

— Не говори, прав я или нет! Я не хочу знать. Нет, не так: я знаю, что прав, потому что Сандра Ди, которую я описываю, — моя, она создана моим воображением.

— Она мне нравится, — тихо ответила настоящая Сандра Ди.

— Я стою перед тобой на коленях, стою между твоих ног и смотрю. Смотрю жадно, стараясь ничего не упустить. Потом поднимаю голову, чтобы взглянуть тебе в глаза, и ты отвечаешь мне своим взглядом. Ты глядишь на меня едва ли не гневно, в упор, и вдруг улыбаешься — мягкой, ласковой улыбкой. И опять наклоняешься вперед; я вижу, как твои груди, качнувшись, повисают в воздухе — каждая по отдельности, обе идеальной формы. Вижу тоненькие складки у тебя на животе: когда ты наклоняешься, твой пупок почти скрывается в одной из них; ты протягиваешь руки и расстегиваешь мои шорты, я встаю, и ты снимаешь их,