Дневник. Продолжение

Где Она и Она, несчастливых нас нет.

Жизнь земную пройдя до полуночи, дальше черты
половинной, увидеть из сумерек свет
нам бы только... Полночного леса черны
очертанья...
Серёдкино. Мамин рассвет.

16 и ю л я

ИЮЛЬСКИЕ ЦВЕТЫ Ван Гог. Подсолнухи

Г. Д.

1

Почти подсолнухи... Нисколько не Прованс.
Ван Гог в земле. Земля горит, сгорая.
Не думаю, что кто-нибудь про нас
припомнит ненавязчиво, коря и
изнемогая в засухе, жару...
Здесь выжжены подсолнечника лица...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На зимнем замерзающем пару
горячее предстанет небылицей.

2

Почти подсолнухи в стеклянной банке – дом
на краешке... Июль снимает жатву.
Крадущегося марева хитон
окутывает жизнь... Живущим – жарко.

Завив и расправляя лепестки,
любезны глазу жёлтые соцветья.
За окнами, наверное, пески
Сахары и Аравии... Со свету

сживает зной. До августа за так
не дотянуться. Всяк вступает в сроки.
И где-то за июлем, на задах,
стоит... зима... невидимая... в строку.

22 и ю л я

В. К.

Братец Виктор, что б ни было – вверх!
Проволок и оглядки
не люби, чтобы вечер не вверг
в несвободу... В окладе —
невечернего Свет.
С ним не страшно, но больно.
Не Бывающий сверх
отпускает на Волю.

22 и ю л я

В. БРАЙНИНУ-ПАССЕКУ. ЛАСТОЧКА

К нежной варварской речи впритык
оказавшись, подвинулись недра.
Рокот гравия рифмы притих —
притихает... Душе – не до метра.

Испытующий точный размер
тут не нужен – иное в почёте,
если голой утробой прочтёте
и подробно смолчите про что- то.

Жизнь, которая здесь и везде, —
то чужбина, то родина- мама.
Безотцовщине Глобуса мало.
На соломке не тесно в гнезде
под присмотром Создателя.
Плачу
над строкой, как в учебнике, как
в тайне жизни, кончины на плахе,
и несу неразменную плату,
грубой нитью вошедшую в ткань.

24 и ю л я

ЖАРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ

1 73

Парные молочные дни.
Вскипает вода в водоёме.
Застопорен тракт, и «дневник»
лежит без движения... В доме,

что в коме, ни звука, ни глаз,
смотрящих в открытое небо...
И сколько б ни жали на газ,
всё медленно, призрачно, немо.

Творящего спрятан ответ
от нас, «семерых одолевших»,
как в сказке... Но чудно отверст
путь узкий по краешку лезвий.

2

Облегчения просит вся тварь
с Высоты, не чураясь и малым.
Не на шутку крепчает отвар
разнотравья июльского. Мамы

нет четвёртое лето. В тени
тридцать пять. У России забота —
тянет лямку. За ленту тяни —
развяжи, иль сгорим за забором

раскалённых, как уголья, дней —
знать, июль обнесён без зазора...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На небесном открывшемся дне
ни следа мирового разора.

24, 25 и ю л я

ЗАСУХА, или СОН ПЕРЕБЕЖЧИКА

Океанский размах! – ты бы точно «его укротил»,
засыпая в глуши, посреди переделкинской мути...
У просевших озёр, отмелевшей реки, у кропил
освящённых – живою водою кому-то

исцеляют души отмиранье, невидное там,
где залейся – воды не убавится в самое пекло...
Перебежчика сон, точно обморок, топь, дурнота —
к пробужденью не ключ – на листе зарифмованы бегло...

Это сон или смерть? Знает Пастырь, но медлит назвать.
Не иссякла вода без возврата в последнем колодце.
Без движенья лежишь – не поднять – ни вперёд, ни назад.
Лишь в закрытых глазах что-то чуть продолжает колоться...

25 и ю л я

МОСКОВСКИЕ ПОТЕРИ

Прихрамывая, припадая, Кривоколенный на ходу...
Москва домами пропадает – я Дом родной не нахожу.

Не хороша кому чужбина, пусть вместе с нами, под пожар,
вдыхает горькое... Что было, того уж нет – поди пошарь...

Корабль плывёт. Мелеет море. Всё меньше верных на борту.
И азбуки тревожной Морзе уже оскомина во рту...

Куда ж нам плыть?! Во дни потопа в ковчеге праотца Сам Бог.
Но Ноев наложил потомок на дверь святилища замок.

Душа – ковчег. Возьмём по паре всех добрых помыслов – они
предтечи будущего. Парус, быть может, выдержит во дни

несчастия... Кривоколенный ещё не выпрямлен, не снят
с картины мира... Поколенья его причастников не спят...

26 и ю л я

ЖАРА. ЛЕВКОИ

Левкоя свежести достаточно ль теперь?
Дымит июль, невзгода небо застит.
Нетерпеливым выходцам терпеть
равно беду и призрачное счастье.

Один левкой безгрешен, как в раю
безгрешна тварь, Отеческим присмотром
живущая... И подмосковным смогом
не заперты в оставленном краю

ни небо, ни земля... Душист левкой,
белеющий противу... Вдох и выдох...
Беря и отдавая – вход и выход —
живёшь, не зная – трудно иль легко?

Мы выходцы, изгнанники – в садах
земных, не уставая, счастья ищем...
И знает только праотец Адам,
что некогда Живот с потомка взыщет.

27 и ю л я

ЖАРА. БЕЗ СВЕТА

А здесь закрыт столпом удушливым восход
светила, и к тебе неверная дорожка...
Но солнце и луна от этого дороже —
их непохожий свет не выльется во зло...

Едва ли не к добру огонь на океане,
где каждый не бывал, но точно – на маяк,
по во?лнам, по волна?м, с удачей на паях,
спешил туда-сюда, благой и окаянный...

...Но засветло в твоих потёмках не видать,
как водится, ни зги – не в помощь и лампада...

Уже московский смог по улицам витать
отправился... Жара не обещает падать.

28 и ю л я

ЖАРА. ИЗГОРОДЬ

Перегрелась ли, вымерла плоть —
лишь далёкое завтра ответит.
За завесою плотною сплошь
неизвестное, что – не отведать,

не увидев воочию... Густ
то ли дым, то ли морок напрасный,
где застряла бескрылая грусть,
как в силках, ушибившись о прясло.

29 и ю л я

ЖАРА. САД

Полегли девясил и шары
золотые, гортензия в шоке,
а добавить хоть градус жары,
перейдёт гладиолус на шёпот.

Птица падает камнем, в пруду
тяжелеет вода – мир на грани...
Ветерок не берётся продуть,
и уже замолчали герани.

Общий обморок. Остов скамьи
позабытой, горячие