Велагиной он учился на одном факультете и даже на одном курсе.
И все же ситуация категорически не укладывалась в голове Олега. Что самоубийство Кирилла, что его убийство — одинаково противоречили всей имевшейся информации. Бекасов не имел ни повода добровольно расстаться с жизнью, ни врагов, желавших ему в этом помочь. Бекасов вообще казался идеальным! Красив, умен, обеспечен, успешен, любим, уважаем — и почти нет завистников и недоброжелателей, не говоря уже о врагах. «Таких не бывает, таких просто не может, не должно быть — тех, кому все досталось на блюдечке с голубой каемочкой, от рождения полной мерой и всего только хорошего!» — думал Олег, не замечая, что сжимает кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя на коже синеватые полукруглые следы. Ему хотелось совершенно по-детски сесть на землю и разреветься. Почему другим дано с детства все — игрушки, родительская забота, хорошие школы, чистая красивая одежда, вкусная еда, — а ему лишь побои, упреки, оскорбления, грязные обноски и недельные голодовки? Почему у других родители если не бизнесмены или крупные управляющие, то хотя бы стабильно работающие люди, имеющие свое жилье и постоянный доход, заботящиеся о детях, обеспечивающие им какое-то будущее, — а у него из родителей была лишь мать, да и та алкоголичка и наркоманка, в жизни не волновавшаяся ни о чем, кроме очередной бутылки или дозы? Почему именно ему, Олегу Черканову, так не повезло в жизни? Все вокруг, абсолютно все, начиная с покойного Бекасова и заканчивая треклятой сволочью Ветровским, имеют нормальные семьи, любящих родителей, теплые дома, а он один вынужден перебиваться с хлеба на воду в попытке выжить?
Охваченный острейшим приступом жалости к себе, Олег не думал о том, что завидует тому, за кем несколько часов назад захлопнулась заслонка печи крематория.
И, разумеется, он ничего не знал о судьбе Стаса. А если бы даже и знал — скорее всего позлорадствовал. Мол, «так ему и надо — а почему к нему судьба была добрее, чем ко мне, почему именно его взял к себе добрый инженер?»
В жизни каждого рано или поздно происходит какое-нибудь событие, которое заставляет человека всерьез пересмотреть свои взгляды. Вот только события, призванные сделать лучше именно нас, случившиеся, быть может, в том числе и для того, чтобы именно мы взглянули по-новому на свои поступки и мотивации, и как знать — возможно, стали бы лучше, чище, добрее, честнее… Зачастую эти события остаются не замечены нами, или неверно истолкованы, или же и вовсе их важность и значимость оказываются перечеркнуты нашей злобой, обидой, завистью.
Лютая ненависть Олега ко всем, кому, по его мнению, несправедливо повезло в жизни, его черная зависть к каждому, имевшему то, чего лишен был он сам, сыграла свою роль. Он больше не думал о том, что случилось с Кириллом, и не помнил коснувшегося щеки холодного, равнодушного дыхания смерти, прошедшей совсем близко.
У Олега Черканова была цель. По его мнению — благая, бесконечно прекрасная и необходимая всему человечеству… точнее, той его части, которая этого блага заслуживала. И он готов был пойти на все, чтобы этой цели достичь. Шагать по трупам? Легко! Они сами виноваты — оказались слабее, не смогли победить. Предавать и продавать доверившихся? Запросто! Они сами виноваты — нельзя доверять, никогда и никому. Лгать и изворачиваться? Пусть! Обманутый сам виноват в том, что позволил себя обмануть.
Только одним Олег пока не готов был пожертвовать во имя этой цели — собой. Если не станет его — то кто создаст лучший мир? Совершенная уверенность в собственной исключительности, в своей
Пока же, кипя от злости и негодования, ненавидя всех и каждого, кому повезло хоть самую чуточку больше, чем ему, Олег быстро шел к общежитию института, сжимая кулаки и кусая губы.
Небо затянули серые облака, зарядил частый, холодный и колкий дождь — люди открывали зонты, прятались по машинам и флаерам, теснились под металлическими грибами метростанций. Черканов шел по середине тротуара, не глядя вокруг. Волосы быстро намокли и неаккуратными полосами облепили лицо и шею, струйки воды стекали за шиворот…
Шипучая энергия злобы покинула Олега, выметенная резкими порывами усилившегося ветра, ярость и ненависть прошли, уступив место детской обиде и разочарованию, а еще — свинцовой усталости. Он неожиданно осознал, сколько времени уже не спал и как же тяжело стоять на ногах… На глаза попалась какая-то скамейка, Черканов не размышляя опустился на нее, запрокинул голову, подставляя лицо колким иголочкам дождя, закрыл глаза… Через несколько секунд стало темно и спокойно.
Он пришел в себя от того, что его кто-то настойчиво тряс за плечо, тормошил, что-то зло и раздосадованно выговаривая:
— Нашел, придурок, место, где спать! До общаги два шага! Тьфу ты, пропасть… Черканов, мать твою, вставай! Простынешь!
Олег мысленно скривился — он узнал этот голос. Он узнал бы его в какофонии тысячи тысяч голосов.
— Ветровский, отвали. Не твое собачье дело! — Черканов дернул плечом, пытаясь сбросить руку заклятого врага, но тело подло отказывалось повиноваться, вместо рывка выдав какое-то нелепое подергивание, да и резкая, грубая фраза прозвучала как-то жалко.
— Ага, не мое, — покладисто согласился Стас. — Давай вставай!
Сопротивляться было лень. Кроме того, по большому-то счету Олег понимал правоту однокурсника, а принцип «назло маме отморожу пальчик» никогда не казался ему умным. Мысленно сказав себе: «Я не принимаю помощь, я просто использую подвернувшийся человеческий инструмент в своих целях», — он поднялся со скамейки — и тут же был вынужден ухватиться за плечо Ветровского. Ноги отказывались держать.
— Черт знает до чего себя довел, — проворчал Стас, который, казалось, сам уже не рад был, что не прошел мимо. В какой-то момент Черканов даже понадеялся, что тот бросит его и уйдет, но надеждам не суждено было сбыться. Человек, которого он считал своим личным врагом номер один, крепко обхватил его за плечи и повел в сторону общежития — благо до него и правда оставалось не более километра.
— На хрена ты это делаешь? — машинально пробормотал Олег еле слышно и тут же прикусил язык, надеясь, что Стас его не услышит — вступать в пререкания ему не хотелось совершенно.
Но Стас услышал.
— Тебе нужна помощь. Я могу помочь, ничего не теряю при этом, а только приобретаю, — пояснил он. — Такая мотивация для тебя доступна?
— Где-то я это уже слышал, — огрызнулся Черканов, мгновенно пожалев, что связался с этим подлецом. — Дай припомнить… не на вступительных ли экзаменах, когда ты, ссылаясь на эту свою «помощь», меня подставил?
Ветровский резко остановился, явно едва удерживаясь от того, чтобы оттолкнуть однокурсника.
— Я тебе уже говорил, я сам ошибся! Тесты у всех поступающих разные, у меня были другие вопросы! Я был уверен, что подсказываю правильно!
— Да ладно, не заливай, — хрипло рассмеялся Олег. — Какая теперь уже разница. Я все равно тебя сделал!
Стас хмыкнул. И в следующее мгновение Черканов до боли прикусил губу, отчаянно жалея, что не может поймать и запихать себе в глотку опрометчиво брошенные слова. Он до боли отчетливо вспомнил тот подслушанный летним днем телефонный разговор между соперником-абитуриентом и каким-то его приятелем.
