– Не так уж далеко от нас с вами! Это было в Калифорнии, в долине реки Сакраменто.
– А это не враки?
– Я сам видел номер «Калифорнийского курьера», судья. Дурак Суттер тут же продал свой участок за сто тысяч. Эти эмигранты – бараны, клянусь богом. А вдруг там миллион?..
– А почему не сто миллионов? Что же будет дальше, отец Амброз?
– Начнется золотая лихорадка, судья. Начнется золотое безумие, великое переселение народов, небывалая волна убийств и всяких преступлений…
Они остановились на перекрестке дорог. Дождь перестал, небо медленно прояснялось.
– Скажу вам по секрету, судья…
– А старуха Джойс?
– Неважно, она подождет. Все Джойсы – крепкие люди. Я скажу вам по секрету: мне опротивела эта страна. За два цента я готов переселиться на Север!
– Но ведь там нет ни лисиц, ни форелей!
– Только это меня и останавливает, – грустно сказал отец Амброз. – Зато там собрались все деньги Америки и все умные головы Америки. Это стоит, пожалуй, лисиц и форелей…
– Не берусь советовать, отец Амброз, – вздохнул судья.
– Ладно, я заеду к вам, и мы поговорим обо всем поподробнее. Привет миссис Морфи!
Священник повернул лошадь на правую дорогу. Судья подхлестнул свою лошадку и поехал в город. Когда он подъехал к своей камере, никто не вышел ему навстречу. Тяжелый замок висел на дверях. Что это могло значить? Ну и задаст он головомойку Питерсу и его полисменам! Кряхтя, судья слез и отпер мокрый, успевший заржаветь замок. Он сел к столу и задумался.
Это золото, о котором говорил отец Амброз… Немало крови прольется там, на реке Сакраменто. Вся нечисть обоих континентов слетится на золотой звон. Любопытно, очень любопытно. Пожалуй, лет пятнадцать назад он и сам не усидел бы на месте, поехал бы взглянуть на золотую лихорадку поближе…
Дверь хлопнула. Вбежал горбатенький Питерс, бледный и дрожащий от возбуждения.
– Судья Морфи, сэр! – заговорил он, жадно хватая ртом воздух. – Я с вами покончил, сэр! Я больше не служу клерком в судебной камере, нет, сэр, не служу!
– Что это значит, Питерс? – спросил судья.
– Я свободный человек, сэр! – взвизгнул Питерс. – Никто не может заставить меня работать! Я уезжаю наконец! Могу я уехать или должен просить у вас разрешения?..
В комнату боком вдвинулся полисмен О'Хара.
– Что с Питерсом, О'Хара? – спросил судья. – Он пьян или взбесился?
– Не смейте оскорблять меня, сударь! – закричал горбун. – Я больше не служу у вас, и я уезжаю!
– Мистер Питерс уезжает, ваша честь! – насмешливо сказал полисмен. – Я полагаю, мистер Питере едет в Калифорнию.
– Да! Да будьте вы прокляты! Вы еще попомните Питерса! Я уезжаю в Калифорнию и вернусь богатым человеком!..
Он выбежал, бешено хлопнув дверью. Наступила тишина.
– Он погибнет, О'Хара, – грустно сказал судья.
– По всей вероятности, ваша честь. Какие шансы могут быть у такой мелюзги…
– А где Мэлони?
– Уехал в Калифорнию, ваша честь.
– Так. Весь город помешался. А вы, О'Хара, вы не едете в Калифорнию?
– Я стар и тяжел, ваша честь. Вот будь я помоложе…
– Спасибо и на этом. Видимо, священник был прав. Но это ничего не меняет. Подыщите мне другого клерка, О'Хара.
– Слушаю, ваша честь.
– Запомните мои слова, О'Хара. Это не имеет значения, ибо ничего не меняет, но я скажу вам: это начало конца.
– Конца чего, ваша честь?
– Конца Юга. Центр перемещается. Вам понятно, О'Хара?
– Нет, ваша честь.
– Возможно, это и лучше. Можете идти, О'Хара. Судья остался один и зашагал по пыльной камере.
Половицы скрипели и стонали под ногами. Жизнь проходила мимо, как пароход мимо рыбачьей лодки. Шли часы, а он все шагал.
Перед обедом в камеру вошел Джереми Хорн.
– Доброе утро, судья Морфи! – Обвисшее лицо приветливо улыбалось.
– Что скажете, Хорн? – Судья был подчеркнуто сух, он терпеть не мог маклера.
– Пустяковое дельце, судья. С Горячих Ключей бежало четверо негров.
– Какое вам до этого дело, Хорн? Горячие Ключи принадлежат, насколько я знаю, Джеральду Аллисону…
– Это поместье действительно принадлежало мистеру Аллисону, судья, – вздохнул маклер. – Но пути господни неисповедимы. Теперь Горячие Ключи принадлежат мне, Джереми-Джошуа Хорну.
– Что такое? Вы шутите, Хорн?
– Вот купчая, судья. Собственно говоря, мое полное имя – Джэкоб-Джереми-Джошуа ван дер Хорн, судья. Я принадлежу к старинному голландскому роду негоциантов… Так вот, судья, из этого поместья бежало четверо негров. Мне нужен приказ об аресте, и немедленно. Иначе негров переправят на Север по проклятой «подземной железной дороге».
– Вы отлично знаете, Хорн, что по законам штата Луизиана для поимки беглого негра приказа об аресте не требуется.
– Не горячитесь, судья. Мы знаем, что у вас мягкое сердце, а вы должностное лицо штата, сэр. Неграм устроил побег аболиционист[5] из Новой Англии по имени Джон Робинсон. Приказ об аресте нужен мне для него. Судья на минуту задумался.
– Нет, Хорн, – сказал он решительно. – Не дам я вам приказа об аресте. Против этого человека у меня нет ничего, кроме вашего слова.
– Слово мое кое-что значит в этом городе! – улыбнулся маклер.
– Нет, Хорн, – судья встал со стула. – Ловите негров, это ваше право. Но для ареста белого человека нужны доказательства, а у вас их нет. Принесите доказательства, и я подпишу приказ.
– Сожалею, судья, очень сожалею. Возможно, мистер Робинсон и сам поблагодарил бы вас за приказ об аресте…
Маклер направился к двери.
– Минутку, Хорн! – окликнул его судья. – Скажите, что вы думаете о золотой лихорадке?
– Бог мой, судья! – усмехнулся маклер. – Не все ли мне равно? Для умного человека золото рассыпано повсюду, надо лишь уметь подбирать его во славу божью!
Он вышел, а судья вновь зашагал по камере. Интересно бы взглянуть на лицо Аллисона, когда он подписывал купчую. Проклятая гиена, поедающая трупы.
Мысли его перебил громкий лай. Свистнула плетка, лай перешел в визг. На пороге камеры стоял огромный детина. – Можно войти, мистер?
– Войдите.
На детине была одежда траппера. Кожаный камзол и бобровая шапка блестели от дождя. Высокие, выше колен, болотные сапоги были покрыты грязью и тиной. Веснушчатое голубоглазое лицо с полуоткрытым ртом вспотело от робости.
– Добрый день, мистер! – У верзилы был писклявый, почти детский голос. – Меня зовут Дэв. Дэвид Харт из Теннесси. Мистер Хорн велел мне обождать тут полчасика. Собачек я подвязал, мистер, не беспокойтесь.
Он уселся на застонавший стул и снял шапку.
– Вы и есть судья, мистер? – спросил он почтительно.
