доверие приходило лишь со временем.
А клиентов не было и во второй день, и в третий, и всю первую неделю.
Стиснув зубы, атторни ат-лоу отсиживал часы за письменным столом, даже не разрешая себе взять книгу из шкафа.
Читающий адвокат – это могло не понравиться клиентам.
Настоящий адвокат – это такой адвокат, каждое слово и каждое движение которого стоят денег. Он всецело предан своим клиентам, но каждая его минута – на вес золота.
Так Пол просидел за письменным столом несколько недель. Он начал беспокоиться: люди женятся и разводятся, судятся, рождаются и умирают – кто же ведет процессы, получает исполнительные листы, пишет дарственные и завещания?
Третья неделя была ничем не лучше второй. Раз только перед концом дня кто-то сильно рванул с улицы ручку входной двери. У Пола екнуло сердце, он облизал пересохшие губы.
Вошел Арчибальд Грин в сопровождении какого-то долговязого и угрюмого парня в дождевом плаще.
– Чем могу служить, джентльмены? – с достоинством спросил Пол. Он брезгливо смотрел на перстни маклера и фунтовые золотые запонки в рукавах рубашки. Грин посмотрел на Пола и прыснул. Тут только заметил Пол, что джентльмены успели недурно выпить за завтраком.
Он повторил свой вопрос.
Грин толкнул спутника под ребра, они закатились хохотом и вывалились на крыльцо. Пол закрыл за ними дверь.
Четвертая неделя ничем не отличалась от трех первых.
Пол дал объявления во всех новоорлеанских газетах, но ни один клиент не пожелал прибегнуть к его услугам.
Уныло ползли одинаковые дни, Пол похудел и плохо спал. Он искренне не понимал, в чем тут дело. Он начал ругать себя за необдуманный отъезд в Европу. О нем здесь забыли. Это было ясно.
Однажды в контору присяжного адвоката почти вбежал среднего роста человек, склонный к полноте, с добродушным и круглым лицом.
Пол учтиво встал перед своим первым клиентом.
– Пол! – заорал клиент, раскрывая объятия. Это был Шарль Амедей де Мориан, товарищ Пола по колледжу Сен-Жозеф.
Они расцеловались. Шарль только что приехал с Севера, где преподавал математику в одном из частных университетов Коннектикута. Он еще был полон отзвуками шахматной славы Пола и никак не мог примириться с тем, что встретило его в Новом Орлеане.
– О боже! – стонал он. – Ты сидишь здесь в ожидании каких-то клиентов, которые наверняка не придут! Ты, чемпион мира, слава Европы и Америки! И тебе не стыдно?..
Пол упрямо качал головой.
– Умоляю тебя, Пол! Умоляю тебя: брось к черту эту контору, поедем со мной на Север, напомним людям о себе!
– Нет, Шарль. С шахматами покончено, я никогда больше не буду играть публично. Этого хочет моя мать, и она права… Вот с тобой, если хочешь…
Мориан жадно ухватился за доску.
Играл он неплохо, не хуже многих известных европейских и американских игроков. Получая вперед коня – всего только коня! – он выигрывал почти половину партий, и количество его выигрышей непрерывно медленно увеличивалось.
Ежедневные дежурства в конторе стали для Пола менее невыносимыми. Если входила мать или кто- нибудь из домашних, они прятали доску в ящик стола. Никто не должен был видеть Пола играющим в шахматы – лишь с этим условием он согласился играть с Шарлем.
По-прежнему Шарль относился к игре Пола как к святыне. Он благоговейно записывал все партии до одной[9], не пропуская ни единого хода.
– Знаешь что, Пол? – сказал как-то Мориан после игры. – На твоем месте я поговорил бы с Хорном!
– А кто этот Хорн? – безразлично спросил Пол.
– О Пол! – ужаснулся Мориан. – Ты живешь в Новом Орлеане и не знаешь, кто такой Хорн? Он один из хозяев штата! Он миллионер, у него банки, плантации, пароходы… Люди говорят, что все началось со ссудных касс, где закладывала вещи беднота. А теперь Хорн будет губернатором Луизианы, вот увидишь! По-моему, у него непременно должны найтись дела для адвоката…
И вот Пол сидел за огромным столом в деловом кабинете мистера Дж. Дж. Хорна. Бывший маклер сильно постарел, богатство не пошло ему впрок. С изможденного лица свисали две желтые складки – следы былой толщины. Хорн медленно умирал от злокачественной опухоли, но воля к власти еще жила в полуразрушенном теле. Он ничего не забыл.
Он выслушал робкую просьбу Пола, ухмыльнулся и замотал голой, похожей на череп головой.
– Нет, мастер Морфи, – презрительно подчеркнул он юность просителя. – У меня нет дел для адвоката… такого адвоката, как вы… Я не любил вашего отца, упокой, господи, его душу. Он был безбожник и неделовой человек, сэр. За это господь покарал его преждевременной смертью. А я, я всегда был благочестив, и бог щедро оделил меня своими милостями.
Пол покорно слушал ядовитое жужжанье.
– Прикройте-ка вы лучше вашу контору, мастер Морфи! – хихикал Хорн. – Ручаюсь, что ни одного клиента у вас не будет! Какой деловой и благочестивый человек рискнет довериться игроку? Игрок есть игрок, он может поставить все на карту…
– Я никогда в жизни не брал в руки карт, мистер Хорн, – с усилием сказал Пол. – Я их терпеть не могу.
– Но вы игрок, сэр! – Желтый палец нацелился на Пола. – Север чествовал вас как игрока, но теперь вы находитесь на Юге!
Хорн запнулся и со стоном откинулся в кресле. Пол встал, говорить дальше не имело смысла.
– Ваш отец был безбожник, сэр, и господь покарал его дважды – и смертью и в вашем лице! А я щедро взыскан господом, за благочестие наградившим меня властью и богатством.
– И здоровьем также, мистер Хорн! – не сдержался Пол и вышел, чтобы не слышать злобного шипения полутрупа.
Он простоял долгую минуту на высоком крыльце.
Вражеское кольцо смыкалось вокруг него все туже и туже. Надо было принимать решение и действовать. Но нет, он не мог, физически не мог оторваться от земли отцов…
Как действовать? Уехать он не мог. Как смел он допустить, чтобы Хорны и Аллисоны выгнали его с земли, где погребен его отец? Он родился в Луизиане, он прожил здесь всю свою двадцатитрехлетнюю жизнь.
Нет, он должен бороться и будет бороться до конца!
Прошло несколько месяцев. Они тянулись мучительно, ни один клиент так и не пожелал воспользоваться услугами мистера Пола Чарлза Морфи, атторни ат-лоу.
Вновь наступила ветреная дождливая зима. Единственной радостью для Пола были гастроли французской оперы, выступавшей в старом здании театра на Бурдон-стрит.
Пол бывал там всегда один и не разговаривал ни с кем. Новоорлеанская молодежь бредила его галстуками, его фраками и сюртуками лондонской работы. Юные клерки безуспешно пытались копировать покрой. Очевидцы пишут, что Пол был необыкновенно хорош собой в эти годы, что от его матового, точеного лица трудно было оторвать глаза…
Он всеми силами избегал женского общества. В театре он не появлялся ни с матерью, ни с сестрой.
По-прежнему он проводил утро и день в своей конторе, но теперь он позволял себе читать, а иногда и
