воззвал. И услышал господь веру незыблемую, как стена каменная, и отошли хищники алчущие, зла отроку не причиняя…» Довольно интересно. Наверное, этот Даниил был укротитель, вроде капитана Коллета из цирка. У того десять львов, и все прыгают, а он стоит с бичом в одной руке, с пистолетом в другой, покрикивает на них и ни чуточки не боится. Может быть, и капитан Коллег в эту минуту взывает к господу? Навряд ли. Да и откуда возьмется в цирке господь? Странно, очень странно. Мама всегда говорит «святая книга», а разве святая книга может лгать? Может быть, она написана для негров?
Пол продолжал читать механически, не улавливая смысла, но мать быстро уловила перемену и захлопнула книгу.
– О чем ты читал сейчас, Пол? Расскажи.
– О… о… о львах, мамочка…
Миссис Тельсид грустно качала головой. – Нет, Пол, о львах было давно. Ты читал бессмысленно, как попугай. Неужели святая книга тебе неинтересна, Пол?
Пол молчал, опустив голову, старательно водя носком башмака вдоль щели между половицами.
– Сиди смирно, Пол! – Голос матери звучал раздраженно. – Ты уже большой мальчик, скоро ты поедешь в колледж и станешь совсем взрослым. И ты, большой мальчик, не понимаешь самых простых вещей, ты совершенно не умеешь обуздывать себя.
В дверь просунулась лоснящаяся физиономия Салли. В руках она держала что-то белое, пахнущее мылом.
– Как же быть со скатертью, миссис? – закудахтала Салли. – Уж я терла, терла – не отходит пятно, хоть ты его съешь.
Мать вышла с ней в прачечную. Пол сбежал, но минут через десять голос матери снова заставил его спуститься.
– Займемся музыкой, Пол.
Раздражение ее улеглось, и Пол повеселел. В конце концов рояль – это не библия!
Старинный палисандровый инструмент стоял у окна в гостиной, Пол уселся на круглый табурет и поднял на мать умоляющие глаза.
– Только не надо гамм, мамочка! – взмолился он.
Дай я лучше сыграю тебе «Голос сердца».
Мать кивнула. Пол разыскал ноты и заиграл простенькую пьеску. И вдруг остановился.
– Фа-диез, Пол, – подсказала миссис Тельсид, не поднимая головы от шитья.
– Я знаю, мама, – задумчиво сказал Пол. – Я знаю, что здесь фа-диез. Но разве не лучше было бы здесь так… Смотри!.. И потом вот так…
Он заиграл, смело и гибко варьируя.
– Ведь правда, так лучше, мама? Ну скажи же… Вот так… И так… А то какой же это голос сердца! Это тоска, это голос отца Амброза на проповеди… И вот так… И вот так закончить!
Пол завершил пьеску бурным аккордом, которого в нотах не значилось. Непривычные пальцы устали, надо было отдохнуть. Мать молчала. Пол подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и закачался на табурете.
– Знаешь, мама, – заговорил он наконец, – когда мы с дядей Эбом возвращались с охоты, мне казалось, что лес звучит. Я иду, а деревья поют, гудят…
Пол распрямился, руки его легли на клавиши.
– Ночь… Ночь… Слышишь, мама, как поют деревья? Они говорят: спите, спите все… А это лягушки, правда, мама? И ветер шумит листьями, кричит филин, и хочется скорее домой, ты слышишь, как хочется домой, мама?..
Глаза Пола блестели, руки летали над клавишами, он жаждал одобрения.
– Вечно ты выдумываешь, Пол, – мягко сказала миссис Тельсид. – Чтобы стать композитором, надо очень много учиться. Надо знать теорию и гармонию, и многое другое. Вот когда ты подрастешь – дело другое… Иди-ка ты лучше учить уроки.
Рассерженно хлопнув крышкой, Пол выскочил из комнаты.
Инструмент проводил его долгой оскорбленной жалобой. Миссис Тельсид качала головой над своим вышиваньем.
До обеда оставалось полтора часа, а уроки были давным-давно сделаны. Подумаешь, уроки! В Джефферсоновской школе (носившей гордое название «Джефферсон-Академи») учиться было очень уж легко. Занятия происходили четыре раза в неделю, и оба брата Морфи, Эдуард и Пол, числились первыми учениками в своих классах. Эдуарду приходилось зубрить, а для Пола с его феноменальной памятью домашние задания всегда были сущим пустяком.
Он был самым младшим в классе и самым развитым. Он отличался от товарищей полнейшим равнодушием к спорту, чем сильно тревожил преподавателей. В Джефферсон-Академи, как и во всяком американском учебном заведении, спорт был чуть ли не самым важным из всех предметов, его обожествляли, но разве мог маленький и хрупкий Пол Морфи состязаться со здоровенными верзилами, не думавшими ни о чем, кроме спорта! Нет, спорт был не для него…
Пол скучал. Он снял было со стены свое банджо, но тут же повесил его на место: мать надолго вселила в него отвращение к музыке. Затем Пол вынул из ящика застекленную рамку.
Несколько десятков жуков и бабочек сидели под стеклом на булавках, строго соблюдая ранжир. Особенно хорош был огромный бронзово-черный рогатый жук-олень.
Пойти поохотиться? Пол сорвал со стены сачок и выбежал на лужайку. Стоящей дичи не было, мохнатые белые капустницы не интересовали его. Хороший стрелок не будет бить по воробьям, не так ли?.. Пол двинулся дальше, туда, где шиповник стоял невысокой стеной. И вдруг крупный бархатный махаон рванулся из-под самых его ног, описал ломаную линию в воздухе и опустился снова. С замиранием сердца Пол расправил сачок и медленно двинулся вперед. Еще шаг… еще… Сачок взлетел, но коричневый красавец резко метнулся вверх и вправо, пролетел несколько шагов и сел в траву. Пол опять начал подкрадываться. Сачок взлетал трижды, но все неудачно. Наконец Пол понял. Хитрая бестия взлетала не вертикально, а под углом сорок пять градусов. Надо было учесть его боковое движение или загнать в такое место, где оно будет невозможно. Сейчас, одну минуточку…
И вдруг Пол остановился. Ну конечно же мат слоном и конем возможен! Все дело в том, какого цвета слон. Он – сачок, а король – бабочка!
Бросив настоящий свой сачок, Пол помчался в дом, влетел в гостиную и вытащил шахматы. Разумеется, в углу цвета слона король легко матуется! И загнать его в нужный угол можно из любого положения, а дядя Эрнест не знал, как это сделать. Он говорил, правда, что мат должен быть, но показать этого не сумел…
Пол сиял. Конечно, все дело в том, что матует слон. Он – сачок. А конь отрезает смежные поля, а король не выпускает на свободу…
Пол побежал к дяде Эрнесту, но тот уехал куда-то верхом.
Пол снова сел к доске и через полчаса овладел несложной техникой матования обнаженного короля конем и слоном.
Время пролетело незаметно. На веранде послышались голоса: вернулся судья. Пол уложил шахматы и вышел ему навстречу.
Отец ласково ухватил его за волосы.
– Зачем тебе такая грива, Пол? – спросил он. – Скажи Салли, чтобы она сегодня подстригла тебя. Завтра мы все приглашены к Аллисонам.
– К Аллисонам? – завизжал Пол. – В Лебяжьи Пруды? И я тоже?.. Ур-ра!..
Он волчком завертелся по веранде, мгновенно забыв о своем шахматном открытии.
Когда обед кончился и судья ушел в кабинет, Пол вспомнил. Он ухватил за руку дядю Эрнеста и потащил в гостиную показывать великолепное изобретение – мат слоном и конем из любого положения. Эрнест выслушал его не перебивая. Затем он несколько раз попробовал играть голым королем, и Пол исправно матовал его кратчайшим способом и уверенно.
