убедить при помощи авторитетов более высоких, нежели он сам. Ибо речь шла о том, чтобы не пропадала ни единая из Карналевых мыслей, ни единое его слово, даже произнесенное случайно, брошенное невзначай, оброненное, может, небрежно. Кучмиенко держал у себя несколько высокообразованных экспертов, которых все почему-то называли 'параметрами'. Эти 'параметры' каждый день прослушивали записи всех телефонных разговоров академика и, как золотоискатели из целых тонн песку намывают крупинки золота, так они выбирали из потоков слов все, что представляло ценность сегодня или могло приобрести ценность завтра и послезавтра, и притом в разных отраслях науки.
'Параметры' принадлежали к странностям Кучмиенко, над ними потихоньку подтрунивали все сотрудники СКБ, смеялся и сам Карналь.
Он называл 'параметров' 'разгребателями грязи', довольно пренебрежительно относился ко всем их находкам и досье на будущее, но наличие такого института неизбежно лишало его телефонные разговоры естественности и непринужденности, часто собеседники академика недоумевали, слыша от него, например, такое: 'К сожалению, я не имею возможности поддерживать разговор'; 'Слишком малозначителен вопрос, чтобы я мог тратить на него лепту'.
Алексей Кириллович по сравнению с академиком пользовался свободами буквально в возмутительных размерах. Он мог позвонить кому угодно, говорить что угодно, и никто не собирался его записывать ни теперь, ни в будущем. Великие люди имеют свои привилегии, маленьким принадлежат свои. Придя от академика, его помощник набрал номер Кучмиенко и, не здороваясь, не называя того никак, спокойно сообщил:
- Мы собираемся на Приднепровский металлургический завод.
- Вот тебе раз, - отозвался с другого конца провода Кучмиенко, тоже не расспрашивая, кто ему звонит, и так знал. - Когда же, если это не военная тайна?
- Для всех тайна, для вас нет. В следующую пятницу.
- Ай-яй-яй, академик хочет испортить свои выходные.
- Я намекал ему...
- Нужно было сказать прямо, что его досуг тоже принадлежит человечеству.
- И об этом я не забываю напоминать ему каждый день.
Оба говорили таким тоном, что посторонний человек никогда бы не постиг, говорят они серьезно или шутят. Да, пожалуй, они и сами уже давно утратили межу, и разговоры эти были для них как бы затянувшейся игрой или чем-то вроде интеллектуального наркотика.
- Я забыл самое главное, - спохватился Алексей Кириллович.
- Ну?
- Нашелся Иван Совинский. Вы о нем говорили, помните?
- Я все помню, - напомнил довольно холодно Кучмиенко.
- Телеграмму подписал Совинский.
- Какую телеграмму?
- Ну, с Приднепровского металлургического.
- Ну и что?
- Говорю, Совинский подписал. Очутился почему-то на металлургическом заводе...
- А что мне до этого? - удивился Кучмиенко. - Как ты думаешь, Алексей Кириллович, нам с тобой этот Совинский очень нужен?
- Да нет...
- Так и забудь о нем.
- Но ведь вы меня когда-то предупреждали... И академик... Он едет туда только из-за Совинского...
- Может, какая-нибудь интересная проблема?
- Банальщина: АСУ в прокатных цехах. Консультация. Академик этим и не интересовался никогда. И вот хочет ехать.
- Пускай, - слышно было, как Кучмиенко зевнул. - Хочет прокатиться... Мы с ним уже старые. Старые и одинаково несчастные... Ты этого не понимаешь, Алексей Кириллович, правда ведь, не понимаешь? Ты считаешь, что советский человек не может и не имеет права чувствовать себя несчастным. Считаешь ведь?
- Я не настолько примитивен, вы это прекрасно знаете, - обиделся Алексей Кириллович.
- Вот и чудесно, голубчик. Езжай себе с академиком да привези его целым, невредимым и бодрым. Звони.
Алексей Кириллович звонил Кучмиенко неохотно. Потому что тот, когда посылал его помощником к Карналю, велел обо всем докладывать, ссылаясь на свою любовь к академику. 'Мы с ним товарищи еще по университету, - говорил он, - и я еще тогда поклялся оберегать этого уникального человека от всех бед и потому требую этого и от тех, кто работает с ним'. Свои обязанности Алексей Кириллович помнил твердо и выполнял их даже тогда, когда приходилось поступать вопреки собственному характеру. Характер же у него был добрый, отличался человечностью и сочувственностью. Он умел забывать о себе самом ради других, его никогда никто не спрашивал, доволен ли он своей работой, счастлив ли, есть ли у него любимая жена, не нуждается ли он в поддержке или помощи. Помощник - и все. Человеческая система для выполнения разнообразных, порой причудливых, не предвиденных никакими закономерностями функций. А может, он мечтал стать ученым, государственным деятелем, спасителем человечества? Кто же его спросит? Помощник - и будь им. Не преувеличивай слишком собственной значимости.
Алексей Кириллович, однако, знал, что может часто делать доброе дело даже тогда, когда его никто не просит, не заставляет. Так и на этот раз, немного обиженный чрезмерно равнодушным тоном Кучмиенко (хотя у того всегда был равнодушный тон в разговорах об академике, что мало вязалось с заверениями в дружбе с университетской скамьи), Алексей Кириллович захотел сделать доброе дело. Он вспомнил красивую, хоть, впрочем, странноватую молодую журналистку, которая тщетно добивалась у академика интервью, быстро нашел ее телефон и позвонил. В редакции сказали, что Анастасии на работе нет. Была и куда-то ушла. Алексей Кириллович решил быть настойчивым в своей доброте и попросил номер ее домашнего телефона. Днем ему никто не ответил, он позвонил поздно вечером, и она сняла трубку.
- Вы меня не помните, - сказал он тихо, - я помощник академика Карналя.
- Вас зовут Алексей Кириллович, и у вас белокурые волосы, - засмеялась Анастасия.
- Когда-то они были и впрямь белокуры, теперь это белокурая лысина, - в тон ей ответил Алексей Кириллович. - Не желая быть навязчивым, я все же рискнул позвонить вам так поздно, чтобы...
- Я вас слушаю.
- Академик Карналь в следующую пятницу едет на Приднепровский металлургический завод...
- Благодарю за сообщение, но какое это может иметь отношение ко мне?
- Вы хотели взять у него интервью.
- А он не захотел его давать.
- Так я думал, что, может, вы...
- Ловить его на всех заводах, где он бывает?
- Он не очень охотно откликается на приглашения. Слишком загружен работой в Киеве. Но уж если выезжает...
- Меняет свой характер?
- Этого я сказать не могу, но какая-то доступность... Вообще перемена окружения, обстановки...
- Вы советуете мне поехать?
- Не имею такого права. Считаю возможным поставить вас в известность.
- Очень вам признательна.
- Только... - Алексей Кириллович запнулся.
- Говорите все, - подбадривала его Анастасия, - забудьте, что я женщина, вы имеете дело с газетным работником, и церемонии излишни.
- Я просил бы вас, когда поедете в пятницу... Мы едем в СВ...
- Ага, не попадаться академику на глаза. Не беспокойтесь. У меня на СВ нет денег, кроме того, я выеду в четверг. И вы мне не говорили ничего, я не надеялась встретиться на заводе с академиком Карналем.
