улыбнулся, а потом они еще долго сидели вдвоем тихо-тихо, а потом опять были нежными друг с другом, а потом стало уже совсем поздно, и Джефф ушел и оставил ее одну.
Джефф Кэмпбелл за все эти несколько месяцев так ни разу и не сказал своей доброй матушке про Меланкту Херберт ни единого слова. Как-то так получалось, что, хотя он и виделся теперь с Меланктой чуть не каждый день, матушка ничего об этом не знала. Меланкта тоже не спешила знакомить его со своими подругами. Эти двое все время были вместе, и как-то так само собой получалось, как будто это была какая- то тайна, хотя никого они особо, вроде бы, и не боялись. Джефф Кэмпбелл просто понять не мог, как так получилось, что из всего этого они умудрились сделать тайну. Он просто думал: а вдруг Меланкте так хочется. Джефф ни разу с ней об этом не говорил. Просто складывалось такое впечатление, что они как-то молча между собой договорились, что никто не должен знать о том, что они так много времени проводят вместе. Просто складывалось такое впечатление, что они молча договорились между собой о том, что всегда будут только вдвоем, так чтобы удобнее было понять, в конце концов, что они все-таки имеют в виду, когда говорят друг другу всякие такие вещи.
Джефферсон часто рассказывал Меланкте о своей доброй матушке. Он никогда не спрашивал ее, а не хочет ли Меланкта с ней познакомиться. Джефферсон сам не мог до конца разобраться в том, почему все так сложилось, по секрету. Он никогда не мог до конца разобраться в том, чего хочет Меланкта. Вот так они и встречались всю зиму, только вдвоем и никого лишнего рядом, а потом настала весна, и можно было гулять где вздумается и сколько душе угодно.
Теперь у них чуть не каждый день выдавался счастливым. Джефф с каждым днем чувствовал, что Меланкта нравится ему все сильней. Теперь в нем и впрямь начало вызревать настоящее, глубокое чувство. И он по-прежнему любил говорить и говорить с Меланктой, и рассказывать ей, как ему все это нравится и как он любит бывать с ней, и все-все ей про все это рассказывать. Однажды Джефф пообещал ей, что в ближайшее воскресенье они отправятся за город и проведут целый день, долгий и счастливый день на залитых солнцем полях, и весь день они будут вдвоем, и никого лишнего рядом. А за день до этого Джеффа позвали навестить Джейн Харден.
Джейн Харден в тот день было очень плохо, и Джефф просидел у нее с утра и почти до самого вечера, пытаясь хоть как-то ей помочь. Через какое-то время Джейн стало получше, и она начала говорить с Джеффом о Меланкте. Джейн не знала, как часто Джефф теперь встречается с Меланктой. Джейн теперь вообще перестала встречаться с Меланктой. Джейн начала говорить о тех временах, когда она только- только познакомилась с Меланктой. Джейн начала рассказывать о том, как в те времена Меланкта вообще ничего и ни в чем не понимала. Она тогда была совсем молоденькая, но с головой у нее было все в порядке. Джейн Харден никогда и не говорила, что у Меланкты нет головы на плечах, но только вот с пониманием у нее в те времена было туговато. Джейн начала объяснять Джеффу Кэмпбеллу, что всему на свете Меланкту научил не кто-нибудь, а она, Джейн. Потом Джейн начала объяснять, с какой охотой Меланкта всегда училась всему на свете и впитывала абы что, как губка. Джейн Харден начала рассказывать о том, как они гуляли. Джейн начала рассказывать Джеффу про всякие гадости, которые Меланкта делала с ней вместе. Джейн начала рассказывать все, что ей было известно о том, как Меланкта жила после того, как бросила ее, Джейн Харден. Джейн Харден начала рассказывать про всяких там разных мужчин, и белых, и черных, Меланкта в таких вещах никогда не отличалась особой разборчивостью, сказала между делом Джейн Харден, не то чтобы Меланкта по природе была плохая, да и голова у нее что надо, Джейн Харден никогда не говорила, что у Меланкты с головой что-то не в порядке, вот только Меланкте всегда нравилось использовать все то, чему ее научила Джейн, так чтобы как можно больше всякого в жизни узнать, да уж, а они-то, небось, знали, чему ее научить.
Джейн все говорила и говорила, и в голове у Джеффа Кэмпбелла понемногу стало проясняться. Джейн Харден даже понятия не имела, что она делает этими своими разговорами. Джейн даже понятия не имела, что сейчас чувствует Джефф Кэмпбелл. Джейн вообще не любила врать и всегда говорила правду, а теперь просто так получилось, что она начала рассказывать о том, чем они раньше занимались с Меланктой Херберт. Джефф прекрасно понял, что Джейн говорит чистую правду. В голове у Джеффа Кэмпбелла понемногу стало проясняться. И на душе у него сделалось очень нехорошо. Теперь он знал, скольким вещам Меланкта еще не успела его научить. На душе у него стало совсем гадко, и на сердце тяжесть страшная, и Меланкта стала казаться ему просто мерзкой, и больше ничего. До Джеффа наконец дошло, что значит поддаться настоящим сильным чувствам. Он еще немного поухаживал за Джейн Харден, потом пошел к другим своим пациентам, а потом отправился домой, в свою комнату, сел, и там у него наконец получилось совсем ни о чем не думать. У него было гадко на душе и на сердце тяжесть страшная. Он очень устал, и мир казался ему безотрадным просто донельзя, и тут он понял, что наконец и он научился испытывать сильные чувства. Он это понял потому, как ему было больно. Он понял, на собственной шкуре, что начинает наконец-то разбираться в том, что к чему в этом мире. На следующий день он должен был отправиться вдвоем с Меланктой за город, в прекрасные, залитые ласковым солнцем поля, и провести там целый день, долгий и счастливый день вдвоем. Он написал Меланкте записку, сказал, что не сможет прийти, что у него тяжелый пациент и ему придется весь день просидеть у пациента дома. Потом три дня он вообще никак не давал ей о себе знать. Все эти три дня у него было гадко на душе и на сердце тяжесть страшная, и он прекрасно отдавал себе отчет в том, что понял, наконец, что такое испытывать сильные чувства.
Потом однажды ему пришло письмо от Меланкты. «Я просто не могу понять, что такое ты делаешь со мной, Джефф Кэмпбелл, — писала Меланкта Херберт. — Я просто не могу взять в толк, Джефф Кэмпбелл, почему все эти дни тебя не было рядом со мной, вот только сдается мне, что это очередной из странных твоих способов быть хорошим, когда ты внезапно раскаиваешься в том, что сделал. Я никак не могу сказать, Джефф Кэмпбелл, что я в восторге от тех способов, которыми ты пытаешься быть хорошим, Джефф Кэмпбелл. Извините меня, доктор Кэмпбелл, но, боюсь, я больше не смогу выносить всего того, что вы со мной делаете. Я больше не смогу выносить вашу манеру делать вид, как будто я всегда была паинькой и лучше меня на всем свете нет, а потом — как будто я плохая, и ничего кроме презрения вы ко мне не испытываете. Я очень боюсь, доктор Кэмпбелл, что больше я подобное выносить буду просто не в состоянии. Я просто не в состоянии выносить, как вы каждый раз меняетесь. Боюсь, доктор Кэмпбелл, что вы не мужчина — по крайней мере, не настолько, чтобы вы заслуживали человека, который был бы все время рядом с вами и о вас заботился. Боюсь, очень-очень боюсь, доктор Кэмпбелл, что я вообще не хочу вас больше видеть, никогда в жизни. Прощайте, доктор Кэмпбелл, и желаю вам в жизни счастья».
Джефф Кэмпбелл сидел в своей комнате, очень тихо и очень долго, после того, как прочел письмо. Он сидел неподвижно и поначалу был очень зол. Как будто и он, в свою очередь, понятия не имеет, что значит страдать, и глубоко страдать. Как будто в нем недоставало силы оставаться столько времени рядом с Меланктой, даже не понимая, чего она, собственно, хочет. Он знал, что имеет полное право на эту злость, он знал, что никакой он на самом деле не трус. Он знал, что Меланкта много чего делала в своей жизни такого, за что ему было бы очень трудно ее простить. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что все это время изо всех сил старался быть с ней добрым, и верить ей, и быть верным, а теперь — и тут ему вдруг вспомнилось, как отчаянно Меланкта страдала той ночью, и он всей душой почувствовал, какая она замечательная, и тут Джефф понял, что, по правде говоря, он всегда и все ей прощал, и что, по правде говоря, ему так стыдно за то, сколько боли он ей причинил, и ему захотелось прямо сейчас бежать к ней и хоть как-то ее утешить. Джефф Кэмпбелл прекрасно отдавал себе отчет, что все, о чем ему рассказала Джейн Харден про Меланкту и про все те дурные вещи, которые она делала в прошлом, правда, но при этом ему вдруг страшно захотелось, чтобы Меланкта сейчас была рядом с ним. Может быть, она и впрямь научит его понимать, что к чему в этом мире. Может быть, она научит его, как примирить всю эту правду с его правом верить в нее и доверять ей.
Джефф сел и начал писать ей ответное письмо. «Дорогая Меланкта, — написал ей Джефф. — Мне совсем не кажется, что все, что ты написала в письме, которое я только что прочитал, которое ты мне прислала, правда. Мне совсем не кажется, что ты права и что ты с пониманием отнеслась ко всему тому, что я пережил, чтобы продолжать несмотря ни на что доверять тебе и в тебя верить. Мне совсем не кажется, что ты правильно понимаешь, как трудно бывает мужчине, который думает так, как я всегда думал, не думать, что те вещи, которые ты делала так часто, что нет в них ничего дурного. Мне совсем не кажется, Меланкта, что я был так уж и неправ, когда очень-очень рассердился, получив от тебя это письмо. Я прекрасно отдаю себе отчет, Меланкта, в том, что с тобой я никогда не был трусом. Мне было очень трудно, а я никогда и не говорил, что мне это было не трудно, так вот мне было очень трудно с пониманием к тебе
