они потеряли кучу времени, а работать когда, а ведь от Германа только и требовалось, что отстоять венчание, и был бы он женатый, и все дела, и никто бы ему дома слова не сказал.
И отец все гнул и гнул свою линию; ведь у Германа есть еще бедняжка мама, которая всегда говорила, мол, не успеешь подумать, а Герман уже все сделает, а теперь у него завелись понятия, и ему хочется показать людям, какой он упрямый, и он ее в гроб сведет, а еще платить такие деньги, только чтобы ездить туда-сюда его разыскивать. «Ты даже представить себе не можешь, Герман, что творится с мамой из-за этих твоих выкрутасов, — сказал ему старый мистер Кредер. — Она говорит, не понимаю, мол, как он может быть таким неблагодарным. Ей горько, что ты такой упрямый, а она-то ведь подыскала тебе не девушку, загляденье, Лена Майнц, она же тише воды, ниже травы, и каждый цент сбережет, и никогда слова поперек не скажет, не то что некоторые девушки, и мама так старалась, только чтоб тебе было хорошо и ты бы женился, а ты вдруг, на тебе, уперся, нехорошо, а, Герман. Ты такой же, как вся нынешняя молодежь, только о себе и думаешь и чтобы все было по-твоему, а мама твоя, у ней ведь одна забота, все о тебе, о твоем будущем. Ты что, думаешь, маме очень надо, чтобы чужая девушка путалась у нее в доме под ногами, а, Герман? Да она только о тебе и беспокоится, только у нее и разговору, как, мол, она будет счастлива, когда увидит своего Германа с хорошей молодой женой, и стоило только ей все устроить, так чтобы ты даже и не касался, чтоб тебе же удобнее, и ты ведь сам сказал, что, мол, согласен, так, мол, и сделаю, и тут вдруг, хлоп, и на тебе, и сбежал, и уперся, и у всех от этого голова кругом, и мы тратим деньги, а мне приходится ездить туда-сюда, тебя разыскивать. Давай-ка, Герман, собирайся и поехали домой жениться, а я поговорю с мамой, чтоб не попрекала тебя, во что мне стало ездить за тобой и искать тебя… Слышь, Герман, — терпеливо уговаривал его отец, — слышь, поехали домой жениться. Всего-то и дел, отстоишь венчание, а, Герман, и никаких тебе забот — слышь, Герман! — поехали со мной, завтра же, и поженишься. Слышь, Герман».
Замужняя сестра Германа любила брата и всегда старалась ему помочь, когда знала, чего он хочет. Ей нравилось, что он такой славный и всегда делает как скажут отец с матерью, но все-таки она была б не прочь, чтобы он был чуточку посамостоятельней и сам решал, чего он хочет.
Но эта история про Германа и его девушку показалась ей очень смешной. Ей хотелось, чтобы Герман женился. Ей казалось, ему это пойдет на пользу. Она посмеялась над Германом, когда услышала, как было дело. Пока не приехал отец, она и не знала, с чего это вдруг Герман приехал к ней в гости в Нью-Йорк. А когда она услышала, как было дело, она долго смеялась над своим братом Германом и шутила над ним, над тем, как он сбежал, потому что не хотел, чтоб рядом с ним всегда была девушка.
Замужней сестре Германа нравился ее брат Герман, и ей не хотелось, чтобы он шарахался от женщин. Он был славный, ее брат Герман, и ему, конечно, пойдет на пользу, если женится. Тут ему хочешь не хочешь придется научиться за себя постоять. Сестра Германа, она и смеялась над ним, и в то же время старалась его подбодрить. «Такой видный мужчина, как мой брат Герман, а ведет себя — можно подумать, он боится женщин. А ведь женщинам нравятся такие мужчины, вроде тебя, Герман, если, конечно, ты не будешь убегать всякий раз, как их увидишь. Тебе это и впрямь пойдет на пользу, Герман, если женишься; придет охота покомандовать, так будет над кем. Тебе это не просто пойдет на пользу, Герман, вот увидишь, тебе еще и понравится, попробуй только. Езжай-ка ты, Герман, вместе с папой домой и женись на этой Лене. Ты просто не представляешь, как это здорово, попробуешь разок, тебя потом за уши не оттащишь. И бояться тебе нечего, Герман. Да за такого, как ты, Герман, любая бегом побежит. Про такого парня всякая девушка только и мечтает, чтоб на всю жизнь. Вот я тебе и говорю, езжай-ка ты, Герман, вместе с папой домой и погляди, что к чему. Нет, какой ты все-таки, Герман, смешной; сидишь себе вот так, сидишь, а потом скок и нет его, поминай как звали. Я точно знаю, Герман, она по тебе все глаза выплакала. Ты уж пожалей ее, а, Герман. Давай-ка, езжай вместе с папой домой и женись. Я же просто со стыда сгорю, Герман, если у меня будет брат, которому не хватило духу жениться на девушке, которая в нем прямо души не чает. Тебе же всегда нравилось, Герман, если я с тобой. Вот я и не понимаю, почему ты говоришь, что не хочешь, чтобы с тобой всегда была девушка. Ты ко мне всегда был добрый, и я точно знаю, к этой Лене тоже будешь добрый и не успеешь оглянуться, привыкнешь, как будто она всегда была с тобой рядом. И не притворяйся, что ты не настоящий мужчина, Герман, сильный и все такое. Сейчас-то я, конечно, смеюсь над тобой, но ты же знаешь, как мне хочется, чтобы ты был и вправду счастлив. Езжай-ка ты домой и женись на этой Лене, Герман. Она же такая хорошенькая, и милая, и добрая, и тихая, и обязательно сделает моего брата Германа таким счастливым, что дальше некуда. И перестань ты, папа, над Германом кудахтать. Завтра же он едет домой, и вот увидишь, как ему понравится быть женатым, вы просто со смеху все поумираете, такой он будет счастливый. Я тебе точно говорю, Герман, так оно и будет. Ты только слушай, что я тебе говорю, и все будет в порядке». И так она смеялась над ним и подбадривала его, а отец все продолжал рассказывать про то, как мама всегда говорила про Германа, и увещевал его, и умасливал, а Герман все молчал и ничего не говорил в ответ, а сестра собрала его вещи, и очень была веселая, и она поцеловала его, а потом рассмеялась и опять его поцеловала, а отец пошел и купил билеты на поезд и наконец в воскресенье вечером привез Германа обратно в Бриджпойнт.
Миссис Кредер всегда было очень трудно удержать, чтоб она не сказала своему Герману все, что думает, но дочка написала ей в письме, чтоб она ничего не говорила про то, что он натворил, а муж вошел в дом вместе с Германом и сказал: «Ну, мама, вот мы и дома, и я, и Герман, и мы оба очень устали с дороги, такая была душегубка, — а потом шепнул ей на ухо: — Будь с Германом поласковей, слышь, мама, он вовсе не хотел нас огорчать», — так что старой миссис Кредер пришлось все, что у нее на Германа накипело, оставить при себе. Только она ему и сказала, поджавши, правда, губы: «Рада, что ты хоть сегодня вернулся, Герман». А потом отправилась улаживать дела с миссис Хейдон.
Герман стал опять такой, как прежде, замкнутый, и очень добрый, и очень тихий, и всегда готов сделать так, как захотят отец с матерью. Настал вторник, Герман надел свой новый костюм и пошел с отцом и с матерью, чтоб отстоять венчание и пожениться. Лена тоже там была, в новом платье и в новой шляпке с красивыми такими цветочками, и она очень нервничала оттого, что в самом деле теперь выйдет замуж. Миссис Хейдон все устроила как полагается. Все кто надо там были, и очень скоро Герман Кредер и Лена Майнц стали мужем и женой.
Когда все наконец закончилось, они оба пошли к Кредерам. Они теперь все должны были жить вместе, Лена с Германом и старики, отец с матерью, в том самом доме, где мистер Кредер портняжничал вот уже бог знает сколько лет, а его сын Герман всегда ему помогал.
Ирландка Мэри часто говорила Лене, что у нее в голове не укладывается, как это Лена вообще может якшаться с Германом Кредером и с его грязными вонючими родителями. По ней, старики Кредеры были, по- ирландски говоря, просто грязное вонючее старичье. Они насквозь провоняли не той безалаберной, лихой, задиристой, в рванье и клочьях, на глине и торфяном дыме замешенной деревенской грязью, к которой ирландка Мэри привыкла и которую могла понять и простить. Они были грязные на немецкий манер, от безвкусицы, от неряшливости, оттого что одежда вся жеваная и затхлая, нестираная, на немытом теле, чтоб сэкономить на мыле, и волосы жирные, чтобы сэкономить на мыле и на полотенцах, и одежда-то грязная не оттого, что ее носят беззаботно, а потому, что так дешевле, и в доме не продохнешь, и окна закрыты, чтоб меньше денег шло на обогрев, и живут бедно, не чтобы денег скопить, а потому что не знают, зачем нужны деньги, и работают день и ночь не только потому что по-другому не умеют и чтоб было на что жить, но и потому, что скорее удавятся, чем копейку на себя потратят.
Вот такой он и был, новый дом Лены, Только она смотрела на него совсем другими глазами, чем ирландка Мэри. Она тоже была немка, и она тоже была бережливая, хоть всегда и в полудреме и как будто не здесь. С вещами Лена всегда была очень аккуратная и всегда откладывала деньги, потому что и понятия не имела, что еще с ними можно делать. Она никогда не пыталась распорядиться своими деньгами сама, и ей даже в голову не приходило, что можно бы их потратить.
Лена Майнц до того, как она стала миссис Герман Кредер, всегда была чистенькая, и одежда на ней аккуратная, и сама она тоже, но вовсе не потому, что она об этом специально думала или ей хотелось так, а не иначе; в немецкой стороне, откуда она была родом, так жили все, и тетя Матильда с немкой-кухаркой, которая всегда бранилась, следили за ней, ругали ее и заставляли быть аккуратной, и чтоб никакой грязи, и почаще мыться. Но сама Лена не особо в этом нуждалась, и хоть ей и не нравились старики Кредеры, но она об этом сама не знала даже и уж конечно бы не подумала, что они вонючее грязное старичье.
Герман Кредер был почище своих стариков, но только оттого, что такая уж у него была натура; он привык к отцу с матерью, и ему просто в голову не приходило, что им надо бы научиться жить почище. И
