– Коль, поведи, а? – попросил Скрипач.
– Подожди минуту. – Из-за занавески показалась голова караванного. – Ну, чего? Очухался?
– Да, – хрипло ответил Ит.
– Дай-ка я тебя послушаю… сейчас дышать трудно? Не молчи, отвечай, давай.
– Нет вроде. – Ит, опираясь на здоровую руку, попробовал сесть, но тут же лег обратно.
– Хорошо. Переворачивайся, надо посмотреть, чего там…
– Не надо, – испуганно ответил Ит. – Пожалуйста…
– Коль, на самом деле не надо, – попросил Скрипач. – Ничего там нету, кроме синяка на копчике, честное слово. Клянусь чем хочешь. Не надо, серьезно.
– Ладно, – сдался караванный. – Черт с вами. Меняемся.
Через минуту Скрипач кое-как пролез за занавеску. Ит с трудом поднялся и тут же буквально повис у Скрипача на шее, а тот обнял его. Несколько минут они так и просидели, молча, скорчившись на узкой койке.
– Ты как? – спросил Скрипач с тревогой.
– Нормально, – ответил Ит. – Слушай, я бы того… сходил кое-куда, что ли. Сколько времени?
– Час дня. Пошли, провожу.
– Не надо, сам дойду.
– Угу, сейчас, дошел один такой. – Скрипач с упреком посмотрел на Ита. – Только честно – голова кружится?
Ит прислушался к ощущениям, нахмурился.
– Кружится, – признался он. – Сильно.
– Это димедрол. Ладно, пошли. – Скрипач слез с койки, помог Иту встать и тут же подхватил под здоровую руку – того шатало. – Коль, мы того, прогуляемся…
– Идите уж, инвалидная команда, – проворчал караванный. – Поосторожнее только. Смотри, чтобы он за леер не свалился.
– Будет сделано, – ухмыльнулся Скрипач.
– Ит, ты сумеешь меня простить?
– За что?
– За то, что я вчера сделал.
– Рыжий, ты все правильно вчера сделал. Нет, серьезно. По большому счету, надо было сделать гораздо хуже… в ответ на то, что сделал я. Так что я, считай, еще легко отделался.
– Прекрати бредить. Совсем с ума сошел. Сказал тоже, правильно…
– Может, я и правда с ума сошел, а? – жалобно спросил Ит.
– Я так не думаю, – серьезно возразил Скрипач. – А вот то, что ты до сих пор болен, факт. Ладно, попробуем как-то выкрутиться.
Между кабиной водителей и второй, подсобной, было небольшое пространство, метра два в длину и чуть больше метра в ширину, огороженное леером. Вдоль общей стены рыжий еще пару месяцев назад соорудил что-то типа длинной лавки – наварил три уголка, а потом стырил где-то три крепкие доски, прикрутил к уголкам, и лавка была готова. Сейчас оба они расположились на этой самой лавке, под козырьком кузова. Рыжий сидел, а Ит лежал, положив голову к нему на колени. Разговаривали они уже второй час и все никак не могли остановиться. Коля несколько раз звал их из кабины, но рыжий в ответ только махал рукой – подожди, мол, не до тебя. Колонна шла по высокой дамбе, и вокруг, сколько хватало глаз, простиралось море – огромное и спокойное. Солнце палило нещадно, но под козырьком было вполне сносно, да и ветерок дул, ленивый, неспешный…
– Это я виноват, – ожесточенно повторял раз за разом Ит. – И только я! Каким придурком надо быть, чтобы из-за одного слова такое сделать!..
– Какого слова?
– Да про лопату… Ну почему мне это вообще в голову взбрело? Можно же было как-то огрызнуться, даже по морде дать, а я… – Он в отчаянии замотал головой. – Мы же оба нажрались тогда, помнишь?
– Еще бы не помню. Я тебе больше скажу. – Скрипач замялся. – Я же неделю не мог вообще вспомнить, что именно ляпнул. До того, как считку не поднял, – не помнил. А когда посмотрел… Ит, Леон с Морисом меня на самом деле из петли вынули, в буквальном смысле этого слова. Там на двери до сих пор веревка висит.
– О, Господи…
– Да Господь-то тут при чем?! Блин, такого наворотили… и как-то со всем этим теперь разбираться надо.
– Ты же сказал, что группа работает, чтобы вытащить нас отсюда.
– Группа-то работает, – печально усмехнулся Скрипач. – Но ты сам прикинь: у нас прошло три месяца, а тут полтора года или даже больше. То есть тут время идет как минимум в шесть раз быстрее, чем дома. Понимаешь?
Ит кивнул, поморщился.
– Так что сам думай, что со сроком получается. Нам тут еще как минимум год придется как-то прожить. А у тебя с мозгами до сих пор нелады, и нет возможности нормально лечиться. Нет, восстанавливаешься-то ты неплохо, а сейчас мы этим вдвоем займемся, будет еще лучше, но… все равно, нужно, самое малое, дотянуть в приличном виде до нормальных врачей.
– Кстати, по поводу мозгов. – Ит замялся. – Вторая часть твоего сольного выступления мне, кажется, понравилась, и если ты потом захочешь, то…
– Если ты еще раз такое скажешь, я тебе дам по роже, – строго сказал Скрипач. – Кроме того, ты сам отлично знаешь, что это гарантированный вариант для вылета с работы. И вообще, – продолжил он, переходя на хриплое меццо Огненной Бестии, – я приличная девушка. Мужчина, как вы можете мне подобное предлагать?!
Ит не выдержал и рассмеялся.
– Ага, ржет. И меня подкалывает так, что я начинаю верить. Значит, ожил, – улыбнулся Скрипач. – Так, ладно. Ты полежи, а я за аптечкой схожу. Надо тебе руку сделать. Сейчас обезболю, вправлю, а потом за час подзатяну. Ага?
– Не «ага», – возразил Ит. – Все равно до завтра не восстановится.
– Не до завтра, а через трое суток, не раньше. И эти трое суток, родной, ты будешь делать три вещи – есть, спать и радовать меня своим присутствием на этом свете. Понял?
– Рыжий, я не шутил, – вдруг сказал Ит. Скрипач нахмурился. – Я знаю, что это звучит, как бред, но я на самом деле не шутил. Я сам не понимаю, как это получилось… Может, реакция на стресс?..
– Или последствие травмы, – уже серьезно закончил Скрипач. – В таком случае, думаю, ничего плохого в этом нет. Перебесишься и успокоишься. Не переживай только, ладно?
– Ладно, – покладисто пообещал Ит и добавил, уже голосом Найф: – Я не могу отказаться от столь лестного предложения, сударь. Но я все-таки должна его хорошо обдумать.
– Фу на тебя, придурок, – засмеялся Скрипач. – Кончай издеваться!.. С головой у него плохо, как же. Еще раз про эту гадость заикнешься, урою. И хватит об этом. Одеяло притащить?
– Тащи. Доски жесткие, – согласился Ит. – Можешь и подушку тоже прихватить.
Дальше все было хорошо. Настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Очень странное «хорошо», которое по сути своей стало симфонией прощения, когда каждый просит прощения у каждого и каждый виноват настолько, что просить прощения может, а простить себя – нет.
Прости меня…
Прости меня за то, что я сделал.
Прости меня за то, что я ушел и бросил тебя.
Прости меня за то, что я тебя предал.
Прости меня за то, что я так чудовищно тебя унизил.
Прости меня за причиненный тебе страх.
Прости меня за то, что тебе было больно.
