воздух.
– Осторожнее, он, кажется, ранен!
– Я и так осторожен!
Граф вновь потерял сознание.
Его разбудило ласковое прикосновение чего-то прохладного и мокрого к пылающему лбу. Этьен прислушался к своим ощущениям. Странно, но граф совершенно не чувствовал боли от раны в животе, хотя сам факт, что он остался жив после дуэли, наталкивал на мысли о чем-то необычном. Промедлив несколько секунд, де Каррадо открыл глаза.
Он лежал на простой, узкой постели в небольшой и очень бедно обставленной комнате. Рядом на стуле сидела светловолосая девушка, почти девочка, с грустными и добрыми серыми глазами. Она меняла холодный компресс на лбу больного. Увидев, что тот открыл глаза, Кет – а это была именно она – тепло улыбнулась.
– Доброе утро, ваша светлость, – почтительно проговорила девушка. – Как вы себя чувствуете?
– Благодарю, милая, хорошо. Где я? – Этьен чуть приподнялся на локте, оглядывая скромное обиталище, в коем оказался.
Это была небольшая комната, примерно десять футов в ширину и пятнадцать – в длину. Ее скудную обстановку составляли кровать, занимаемая графом, небольшой комод, украшенный вазой с полевыми цветами, шкаф, стол и два стула, на одном из которых сидела спасительница последнего представителя славного рода де Каррадо.
– Вы в Атане, это провинция Клетер, ваша светлость, – вежливо ответила Кет.
Этьен недоуменно воззрился на девушку. Клетер? Атан?
– Господи, где это? Во Франции?
– В Святой Империи Христесар, ваша светлость.
Он рухнул обратно на тощую, жесткую подушку. Империя Христесар? Граф считал себя неплохим знатоком географии и был уверен, что никогда не слышал о такой стране…
– Как я здесь оказался?
– Мы с братом собирали грибы и ягоды в ближайшем лесу, ваша светлость, и случайно нашли вас, – охотно начала говорить Кет. – Вы лежали очень бледный, и я сперва испугалась, что вас убили, но потом заметила, что вы дышите. Увидев кровь на вашей одежде, я решила, что вы тяжко ранены, ваша светлость, но, слава Пресветлому Христу, я ошиблась. Мы с братом перенесли вас сюда, это было несколько часов назад, и вот теперь вы очнулись.
– Ясно, – граф тяжело вздохнул. Он ничего не мог понять. – Тебя ведь зовут Кет?
– Да, ваша светлость, брат называет меня так, а полное имя – Кетара. Ой! – она вскрикнула, прижав ладони к вспыхнувшим щекам. – Откуда вы знаете?
– Когда вы с братом нашли меня в лесу, я на полминуты пришел в себя и слышал, как он называл тебя Кет, – охотно пояснил Этьен. Он и представить себе не мог, к чему приведут его слова.
Пунцовый румянец на щеках девушки сменился смертельной бледностью, губы задрожали, а глаза наполнились слезами. Кет рухнула на колени перед кроватью и с мольбой протянула к де Каррадо руки.
– Ваша светлость, умоляю вас, простите его! Он не хотел на самом деле причинить вам вреда, я клянусь вам! Пощадите его! – Она разрыдалась, не сводя с графа полного мольбы взгляда.
Этьен растерялся.
– Кет, о чем ты? За что я должен его прощать?
– Но… вы же слышали… в лесу… он хотел… ну…
Тут он вспомнил жесткий голос Анжа. Похоже, парень всерьез собирался его прикончить!
В первый момент граф немного разозлился. А потом в памяти всплыла фраза юноши: «Наша мать была такой же беспомощной…»
– Что случилось с вашей матерью? – спросил он у Кетары, пытаясь хоть немного отвлечь ее от мыслей о судьбе брата.
– Ее Святая Инквизиция… это… казнила… За грех… – Девушка начала понемногу успокаиваться.
– За какой грех? – У рода де Каррадо были свои счеты с испанской Инквизицией. В тринадцатом веке святые отцы сожгли почти всех представителей семьи, спасся лишь один юноша, сбежавший во Францию и позже, когда волна исступленной, фанатичной охоты на «ведьм и колдунов» схлынула, вернувший себе и титул, и фамилию. С тех пор графы Каррадо жили в Нисселете и до последнего ненавидели Инквизицию. Правда, ненавидели тихо.
Но эта история имела место быть в середине—конце тринадцатого века, и сейчас, в начале семнадцатого столетия, мысль о святошах, жгущих людей на кострах за «грех», казалась просвещенному графу дикой и абсурдной.
А Кетара тем временем рассказывала. Слезы понемногу иссякли, девушка успокоилась, но губы ее еще подрагивали, а глаза покраснели.
– За прелюбодеяние. Она родила в четвертую декаду зимы…
– И что? – не понял Этьен.
– Если она родила в четвертую декаду зимы, значит, понесла в четвертую декаду весны.
– И что с того?
Кетара посмотрела на него, как на безумца.
– Четвертая декада весны, ваша светлость – это Великий Пост. Даже если бы она была замужем, все равно, в Великий Пост
– То есть ни в чем не повинную женщину казнили только за то, что она… э-э-э… занялась
– Если бы все так просто, – горько усмехнулась Кетара. – Она же не по своей воле грех совершила… Она… ну, с благородными… она понравилась одному из них, а им же закон не писан… Ой! Простите! – Кажется, она вновь вознамерилась упасть на колени.
– Все в порядке, Кет, продолжай, пожалуйста, – поспешно попросил Этьен. Девушка сглотнула слезы.
– В общем, она понравилась одному из них, и он приказал ей… ну, сделать это… А она отказалась, сказала, что это грех… а они только посмеялись… И… она через девять месяцев родила.
– То есть они ее взяли силой?!
Кетара кивнула, еле сдерживая рыдания.
– А когда мама родила, наш сосед – он очень набожный человек – рассказал об этом святым отцам. И маму… ну, за ней пришли Инквизиторы. И забрали… А потом…
– Что «потом»? – леденея от гнева и ужаса, спросил граф.
– Потом ей вырвали все женские органы раскаленными щипцами и залили внутрь расплавленный свинец, после чего сожгли вместе с ребенком. Она умирала очень долго и очень мучительно, потому что несколько этих сволочей своей проклятой магией не позволяли ей потерять сознание или умереть от шока, – жестко произнес Анж, входя в комнату. – Меня и Кет заставили на это смотреть, чтобы мы своими слезами замолили ее грех перед Господом. Кет была в шоке, она не могла плакать, и на нее надели специальный сапог с шипами внутри – чтобы плакала. Ей тогда было десять лет. С тех пор моя сестра хромает.
– Что же сделали с ублюдками, посмевшими взять женщину силой? – не веря своим ушам, спросил Этьен. То, что он услышал, казалось невозможным, невероятным, но он понимал – Анж не лжет. Юноша, похоже, был той же породы, что и сам граф – упрям, честен и лучше умрет самой мучительной из всех возможных смертей, чем пойдет против собственной совести и чести.
– С «благородными господами»? – издевательски рассмеялся парень. – Ничего, разумеется. Они до сих пор живы, здоровы, богаты и издеваются над теми, у кого нет друзей или родственников в элите Империи. Они же благородные апостолиты, а вам ничто не страшно, таким, как вы, закон не писан, только и знаете, что калечить и убивать простых людей себе на потеху! – Последние слова Анж буквально выплюнул в лицо Этьену. Его глаза пылали ненавистью. – Теперь вы можете и меня замучить и убить, и Кет тоже, так же, как всех, кого до сих пор пытали и унижали. Хотите? А не выйдет! Не позволю ни вам, светлость ваша
