Что случилось с Гарольдом Смитом?

природы. Решительно бесполезно. Все другие, «этические», аргументы отметались, поскольку основывались либо на диктате Господа Бога, которого нет, либо на категорическом императиве Канта. И то и другое, конечно же, являлось уловкой, навязывающей людям буржуазную мораль, дабы возвести «семью», а не класс, в ранг основной этической монады общества.

Плюс – Маргарет никогда не узнает.

А если не знаешь – не страдаешь.

Продолжение эпизода

ПИТЕР

Также, на протяжении полутора лет, у меня были физические отношения…

Джоанна гоняется за отцом по комнате, тщетно пытаясь его утихомирить.

ДЖОАННА

Нам это неинтересно!

ПИТЕР

…с Хелен Стивенсон из отдела ускорения частиц…

Маргарет качает головой и рыдает. Люси продолжает распевать «Зеленые рукава».

ПИТЕР

Мы только обнимались и целовались. Соития не было. Но эякуляция была.

Он умолкает. Выговорился.

МАРГАРЕТ

Люси, иди и…

ЛЮСИ

Я уверена, существуют абсолютно разумные…

МАРГАРЕТ

Иди собирай вещи!

ПИТЕР

И я… Я так вас всех люблю.

И тогда они пришли

Он прежде никогда не поражал людей, мой отец. Не такой он был человек.

До сегодняшнего дня.

Они пришли.

Из Тинсли, Спайталфилда и Арборторнса.

Из Граймторпа, Стэннингтона и Джорданторпа.

Иные – вы представляете? – пришли аж из Коул-Эштона.

Пришли посмотреть на человека по имени Гарольд Смит.

В газете вышла статья о его чудесных способностях – та самая статья, что сдвинула мозги Рою. К вечеру под окнами нашего дома собралась небольшая толпа. Люди ждали чуда. Или, по крайней мере, хотели разнюхать что-нибудь.

Нужно отдать им должное – то были не наглые обыватели, и большинство из них страдали недугами. Чего только у них не было – от «шишек» на пальцах до полного паралича. Жуть, правда?

Наглецы все же попадались – например, Флоренс Уорнли, девица из публичного дома. Я потом узнал, что она хотела пластическую операцию на носу и сиськи побольше.

Представляете: прийти с таким к моему отцу?

Попадались и чудаки. Например, Герберт Форрест, подслеповатый свадебный фотограф, у которого развилась вдруг аллергия на собственные очки. Каждый раз, когда он надевал их на нос, глаза начинали слезиться, и все ему виделось как в тумане. Он боролся как мог, пока не начались накладки. Последний раз, фотографируя свадьбу, он сослепу навел фокус не на счастливых жениха с невестой, а на бабушку невесты и какую-то девицу, которую никто знать не знал.

На девице был строгий черный брючный костюм, но это не оправдание.

Ну и: Флоренс Уорнли, и Герберт Форрест, и еще целая толпа пришли к дверям нашего дома с единственной просьбой:

О, Гарольд Смит, исцели нас.

Кажется, это начало напрягать отца. Как я уже говорил, он не выносил излишнего внимания к себе, тем более ажиотажа, а тут такое. И бежать некуда. Вот он с трудом вырывается на часик из мамочкиных объятий, чтобы посмотреть «Ангелов Чарли»,[xx] входит в гостиную, а там уже расселся Рой, весь из себя сахарный, а перед ним жестяной бочонок с пивом и штук пятьдесят ножей и вилок, чтоб их сгибать, и Рой умоляет отца показать, как он это делает, и тут в дверь звонят, он идет открывать и видит на пороге скромненькую такую толпу…

– Гарольд Смит? Вы не могли бы излечить нашего Джекоба от вросшего ногтя?

Они еще спрашивают.

– Простите, вряд ли.

И он захлопывает дверь. Он не вылечил ни единого вросшего ногтя в жизни и даже пробовать не собирается.

Возвращение рождественской открытки

На открытке был изображен Дед Мороз. Толстый такой Дедушка Мороз, облаченный в свой рабочий наряд (действительно, если задуматься: а есть ли у Деда Мороза другая одежда? Ходит ли он в штатском? Что надевает, когда ложится спать? Или когда отправляется на маскарад?) Ну и: этот Дед Мороз с открытки стоит на заснеженной крыше возле узкой печной трубы, в руке пузатый мешок с подарками, а на лице странное такое выражение, словно он думает про себя: «И как, интересно, я пролезу в эту печную трубу?»

Если вы еще не догадались, это была открытка, подаренная Джоанной. Некоторое время назад я убрал ее в комод, когда влюбился в панкушку. Но теперь, в свете последних событий, открытка вновь призвана на службу.

Ну и. Уже поздно. Я лежу в кровати, слушаю по радио Джона Пила и смотрю на открытку, на все ее составляющие: картинка, текст, все такое.

Пытаюсь расшифровать.

Задача не из простых, но подсказок много.

Например, текст написан чернилами: пером или шариковой ручкой? Почерк: поспешный или размеренный? Написано с ходу или каждое слово любовно выводилось?

Ну, и сами слова.

Счастливого Рождества и с Новым годом. Джоанна X

Как долго она подбирала слова? Да, я понимаю, на первый взгляд – обычное поздравление, но может быть, может быть, оно чуточку нарочито обычное? Ненавязчивое, но, мне кажется, слишком ненавязчивое. Как будто она пытается нарочно что-то скрыть. Взять хотя бы этот «X». Разве этим она не выдает себя с головой? Ну правда же? Хотя вполне может быть, что так она подписывает все свои открытки – хоть какому-нибудь дядюшке Брайану или тетушке Мейбл. Может, они тоже получают «иксы», а может, это вообще принято у шикарной публики на юге Англии, и все подписываются «иксами»?

Так, теперь сама картинка. О чем думала Джоанна, выбирая открытку? «О, вот эта сойдет» – типа, купила скопом сразу штук двадцать одинаковых открыток и подумала: «Ну, на Рождество мне хватит». Или же: «Да, вот эту я куплю для Винса» – открытка, выбранная специально для меня? А если так, то почему именно такая? О чем она говорит? Что может символизировать этот разжиревший Санта? Думай, Винс, думай. Санта символизирует «дарение», так? Так. И стоит Санта с мешком, полным подарков, и гадает: сможет ли он доставить свои подарки? Задача кажется нереальной – труба слишком узкая, он в нее не пролезет. Но Санта должен, должен доставить подарки, потому что он Дед Мороз, и это его святой долг, и он должен совершить невозможное – как-то пролезть в эту трубу.

Итак. Переводя на обычный язык, Джоанна имела в виду следующее.