ложиться? Если нет, то я уступлю тебе свою очередь на дежурстве, а потом заменю тебя.
– Да я глаз не сомкну, когда за тобой никто не присматривает! – зло прошипела охотница. Мартин рассмеялся.
– Любой из вас, за исключением Сергаала, мне не противник. Мне понадобится меньше секунды, чтобы убить тебя, девочка. И, знаешь ли, я слишком долго прожил и слишком многое повидал, чтобы меня могли задеть ваши демонстрации презрения и недоверия. Так что решай – ты ложишься спать или остаешься дежурить?
– Я не буду спать, пока за тобой никто не присматривает! – повторила она. Вампир пожал плечами.
– Как хочешь. Я тогда вздремну.
И, как ни в чем не бывало, улегся на траву и укрылся плащом. Сигурни осталось лишь скрежетать зубами в бессильной ярости…
Однако время шло, дежурство протекало спокойно, и понемногу девушке стало скучно. Волей-неволей она задумалась: какую цель преследовал кровосос, рассказывая ей эту идиотскую легенду? Подразнить? Вряд ли, слишком не похоже на его обычное высокомерное поведение. Попытаться обелить своих сородичей? Нет конечно, если бы хотел, придумал бы что-нибудь покрасивее и выставляющее их в более приглядном свете. Но для чего тогда?
Что вообще следовало из этой легенды? То, что вампиры приняли людей за животных из-за людского образа жизни, отличающегося от вампирьего и, по их мнению, свойственного именно животным. Вот только все это выглядело как-то натянуто – Сигурни краем глаза видела, как живут кровососы, и вот это было гораздо больше похоже на жизнь зверей. Как там сказал этот Мартин: смысл существования в искании новых знаний? Ну-ну. Нет, может, кто-то и искал этих самых знаний, но не большинство. А расу определяет именно большинство.
– Если даже принять легенду на веру, что же хотел этим сказать проклятый кровосос? То, что люди в глазах вампиров… – тихо проговорила Сиг и выругалась – мысли пошли по кругу, путаясь и сбиваясь. – Люди в глазах вампиров, люди в глазах вампиров, вампиры в глазах людей… тьфу! Хотя… стоп, вампиры в глазах людей – всего лишь ненасытные и неукротимые хищники. Это если не вдаваться в подробности этической стороны. Он хотел сказать, что мы слишком разные и не следует судить других по себе? Нет, не то. И вообще, как они посмели судить всю расу по населению нескольких деревень?
Так она и просидела до рассвета, рассуждая то про себя, то вслух. Мартин под плащом тихо улыбался – он направил охотницу по нужному пути, а дальше только от нее зависит, сможет она понять то, что понял он, или нет.
Знали бы охотники, как вампир был рад встрече с Сергаалом и разрушению города, – они бы здорово удивились. На самом деле Мартину до смерти надоело притворяться таким же, как и остальные кровососы, он безумно устал жить среди них, но и умирать не хотел. Больше всего на свете вампир мечтал присоединиться к «отступникам» Рэйкорна, но это было, увы, невозможно. Он искренне презирал своих собратьев, считая, что они переняли у людей все самое худшее, при этом почему-то не позаимствовав лучшее. К людям же Мартин относился двойственно. С одной стороны, он всей душой презирал тех, кто позволил себе опуститься до уровня домашних животных, племенного, рабочего и пищевого скота, и относился к ним соответственно. С другой стороны, вот такие юные и горячие охотники, готовые ради своей иллюзорной свободы ежедневно рисковать жизнями, были ему по душе. А наибольшее уважение у вампира вызывали люди, похожие на Тлайрат, которые не захотели превращаться в животных даже в условиях рабства.
Мартин всю свою жизнь и все свои исследования посвятил изучению психологии людей. Он пытался понять, почему они такие, какие они есть, и отчего их привычки и отрицательные качества так легко перенимаются другими расами. И пока что приходил только к одному выводу. Положительные качества почему-то не проявлялись в толпе, только в отдельных личностях. Толпа же предпочитала идти на поводу у инстинктов, у желания есть, спать и размножаться, причем каждый индивидуум из подобной толпы искренне считал себя личностью. Несколько раз ученый проводил эксперимент: он выбирал некоторое количество людей из вольных деревень, делился со всеми этой своей теорией, а потом спрашивал каждого по отдельности, кем он себя считает, достойной личностью, обладающей положительными качествами, силой, свободой и так далее, или же серой частичкой серой толпы. Практически все заявляли, что они личности. И тогда Мартин просил доказать ему это, просто рассказав о своих достижениях. Почему-то люди среди достижений упоминали только количество выращенной пшеницы и зачатых детей в лучшем случае. В худшем – количество самок, с которыми они совокуплялись, и количество самцов, над которыми они одержали победу в драке. После этих экспериментов вампир и потерял любое уважение к расе людей в целом. Справедливости ради следует отметить, что он был достаточно умен, чтобы признавать, что знаком лишь с двумя разновидностями людей – крестьянами из вольных деревень и охотниками, и прекрасно понимал, что в целом раса может оказаться и другой… хотя маловероятно, конечно. Да и осознавал, что конкретно
А вот вампиров Мартин ненавидел. Каким бы глупым и противным ни казалось ему существование только ради пищи и размножения, но получение удовольствия от чужой боли и унижений были ему омерзительны еще больше. Как же он хотел в Рэйкорн, где люди и вампиры жили в симбиозе, беря друг у друга лучшее и лучшим же делясь…
За размышлениями пролетела ночь. И единственным, о чем Мартин сожалел, было то, что во взгляде Сигурни не отразилось ни намека на понимание смысла того, что он вчера ей сказал.
Утром отряд, наскоро перекусив, двинулся в путь. До Элерты оставался один дневной переход, и здесь Мартину пришлось временно покинуть своего господина – даже под защитой Сергаала, в самом городе охотников вампиру было лучше не появляться.
Солнце клонилось к закату. Сильный ветер, разметавший поутру облака, трепал короткие волосы старшей охотницы. Йенна склонилась над картой, отмечая на ней области, в которых наблюдалась наибольшая активность вампиров.
Внезапно калитка распахнулась, и во двор влетел Раннек, один из младших сторожей со стены. Мальчишке было едва десять лет, но благодаря острому зрению его взяли в стражу еще до условного совершеннолетия, наступавшего в четырнадцать лет.
– Они вернулись! – завопил он так, что было слышно, наверное, на всю улицу. – Госпожа старшая охотница, они вернулись!
Йенна поморщилась. От крика маленького стража заложило уши.
– Раннек, возьми себя в руки и доложи по правилам, – строго сказала она, отрываясь от карты.
– Есть, госпожа старшая охотница! – Мальчик вытянулся по стойке «смирно». – Со стены были замечены всадники у опушки леса. Это Сергаал, Сигурни, Кейтан и с ними еще какая-то девушка. Они направляются прямо к воротам. Прикажете пустить и трубить общий сбор?
– Труби, – коротко приказала Йенна, с трудом сдерживая охватившее ее ликование. Вернулись! И Клинок, и, что самое главное – ее Сигурни, да и то, что Кейтан уцелел, радовало женщину. – Давай бегом!
Спустя мгновение мальчишки во дворе уже не было. Охотница вздохнула и не спеша направилась на городскую площадь, где через час должны были собраться все жители Элерты.
Четверо всадников торжественно въехали на площадь. Сергаал спокойно смотрел перед собой, на его невозмутимом лице невозможно было прочитать ни единой эмоции. Зато Сигурни и Кейтан прямо-таки полыхали гордостью и радостью от возвращения. Молодые охотники завистливо разглядывали ожерелье Сиг и нашивки Кейтана – каждый понимал, что ему не скоро удастся добыть столько клыков.
– Я рад снова приветствовать уважаемых охотников Элерты, совет города, и всех остальных, – раскатился над площадью явно усиленный магией голос Сергаала. – И хочу поделиться с вами радостной вестью: город вампиров, находящийся в семи днях пути от Элерты, уничтожен вместе со всеми его жителями!
Тишина рухнула на площадь подобно раскату грома. Люди замерли, пораженные – они не знали, верить или нет, они хотели верить, но слишком уж невероятным было известие.
– Я не хочу быть голословным, – продолжил Хранитель через несколько секунд. – Кейтан!
