гусарам.
Узнав о результатах этого боя, Кутузов вызвал к себе Герасима, при всех обнял, наградил георгиевским крестом.
В Смоленской губернии, где народная война разгорелась особенно жарко, тоже существовало несколько таких отрядов, снискавших широкую известность.
Гусар Елизаветградского полка Федор Потапов, тяжело раненный в арьергардном бою под Вязьмой, был подобран и укрыт в лесу местными крестьянами. Едва встав на ноги, Федор Потапов, по кличке Самусь, собрал небольшой партизанский отряд, который вскоре благодаря успешным действиям насчитывал уже три тысячи человек. Потапов разделил людей на роты и взводы, установил крепкую дисциплину и стал обучать партизан военному делу. Во всех ближних селах завел удивительный порядок: маяки, условные приметы и звон в различные по величине колокола извещали о приближении неприятеля, о его силах, сообщали, что нужно делать партизанам – прятаться или выступать, пешком или на лошадях. Разбив эскадрон французских кирасир, Потапов одел в их латы двести партизан. А разгромив несколько неприятельских транспортов, он превосходно вооружил свою пехоту. Достал даже пушку.
За короткий срок отряд уничтожил больше трех тысяч чужеземцев.
С не меньшим успехом в Гжатском уезде действовал отряд, созданный драгуном Ермолаем Четвертаковым. Офицеры французских частей, имевшие боевые столкновения с Четвертаковым, поражались его искусству и никак не хотели верить, что командир партизанского отряда простой солдат. Французы считали его офицером в чине не ниже полковника.
В деревнях Сычевского уезда собирала свою дружину Василиса Кожина. Муж ее был сельским старостой. Его взяли на войну. Хату Кожиных сожгли французы.
Василиса принимала под свою команду не только мужчин, но и женщин, их насчитывалось в отряде не менее пятидесяти.
Дружина нападала главным образом на небольшие транспорты. За все время она уничтожила и захватила в плен свыше четырехсот неприятельских солдат.
Однажды Василиса с тремя своими дружинницами конвоировала большую партию пленных. И когда по дороге один из них вздумал сопротивляться, стал подбивать своих товарищей на бунт, Василиса живо расправилась с ним и грозно прикрикнула на остальных:
– Всем вам будет то же, если вздумаете бунтовать! Уж я двадцати семи таким голубчикам сорвала головы! Марш в город!
Смоленскому губернатору Бараге д'Илье действия партизан не давали покоя ни днем ни ночью. Еще 8 сентября он написал начальнику главного французского штаба маршалу Бертье: «Число и отвага вооруженных поселян, по-видимому, увеличиваются; в глубине области 3 сентября крестьяне деревни Клушино, что возле Гжатска, перехватили транспорт с понтонами, следовавший под командою капитана Мишеля. Поселяне повсюду отбиваются от войск наших, режут отряды, которые мы вынуждены посылать для отыскания пищи. Эти неистовства, чаще всего происходящие между Дорогобужем и Можайском, достойны, по моему мнению, внимания вашей светлости. Необходимо тотчас взять меры к прекращению новых беспокойств, возбуждаемых крестьянами, или примерно наказать их наглость за прошедшие преступления».
Не дожидаясь ответа на это письмо, губернатор послал в Клушино для наказания дерзких крестьян эскадрон кавалерии и роту пехоты, но через три дня от отряда осталось несколько человек, остальных истребили партизаны.
А вслед за этим неприятным известием губернатор получил другое, более тревожное. Партизаны до того осмелели, что появились близ Вязьмы и открыто напали на большой транспорт, разбив наголову два батальона прикрытия.
Взбешенный губернатор вызвал к себе жандармского полковника Жерара, приказал:
– Установите немедленно личность предводителя банды, совершившей сегодняшнюю диверсию. Надо во что бы то ни стало поймать и примерно наказать этого негодяя.
– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, – ответил Жерар, – произведенное мною предварительное расследование неопровержимо доказывает, что неприятельский отряд, разбивший сегодня наш транспорт, не принадлежит к числу обычных крестьянских банд. Он состоит из регулярных кавалерийских и казачьих частей, посланных в наш тыл, по всей видимости, русским командованием.
Губернатор посмотрел на полковника удивленными глазами, наморщил лоб.
– Гм… Новость, признаюсь, не из приятных, полковник. Что же вам удалось узнать, кроме этого?
– Отряд насчитывает около трех сотен кавалеристов. Операции производит в Гжатском и Вяземском районах. Командует им некий Денис Давыдов.
– Звание?
– Подполковник одного из гусарских полков.
– Вот как! А приметы не обнаружены?
– Судя по показаниям одного из наших солдат, случайно бежавшего из плена, подполковник Давыдов мал ростом, черноволос, подвижен, голос имеет весьма тонкий, носит мужицкий кафтан…
– Превосходно! Благодарю за усердную службу! – сказал губернатор. – Сегодня же поставлю в известность всех начальников наших воинских команд. Можно объявить награду за поимку этого Давыдова… А вас попрошу, полковник, взять на себя формирование особой экспедиции для очищения от партизан Гжатского и Вяземского районов Пора положить предел безобразиям! Вы получите в свое распоряжение две тысячи человек. Я даю лучшие войска, коими сам располагаю. Что вы скажете?
– О! С такими силами можно иметь успех, ваше превосходительство, – отозвался довольный полковник.
– Да, я тоже так полагаю. И надеюсь, вам скорее других посчастливится встретить и захватить разбойника Давыдова.
– Лишь бы напасть на его след, ваше превосходительство. Доставлю живым или мертвым!
X
Как-то ранним утром Денис, ночевавший вместе с Бедрягой и Бекетовым в Городище, получил с курьером, возвратившимся из Калуги, письмо от брата Левушки.
Давно Денис не имел известий от своих родных. И сейчас, сидя на кровати, он нетерпеливо разорвал пакет, прочитал несколько строк и вдруг, прикрыв лицо руками, глухо зарыдал.
Офицеры вскочили, забеспокоились:
– Что случилось, Денис? Несчастье?
Денис медленно поднял голову, не сдерживая катившихся по лицу слез, ответил кратко:
– Багратион… незабвенный благодетель мой… скончался…
Смерть Багратиона до глубины души потрясла Дениса. Он постоянно справлялся о здоровье князя, знал, что после ранения Багратион был отправлен в село Симы, Владимирской губернии, в имение своей тетки, княгини Голицыной. И лишь несколько дней назад порадовала весть, что Багратион начал поправляться и уже передвигается на костылях по комнате.
Теперь же Левушка, снова ставший адъютантом Раевского, сообщал, что князь, услышав о занятии Москвы французами, в гневе сорвал с себя повязки, растравил раны, вызвав гангрену. Смерть последовала 12 сентября.
Денис, всегда с гордостью вспоминавший о своей службе у Багратиона, восхищавшийся им как замечательным полководцем суворовской школы, горячо любивший его как человека прекрасной, большой души, искренне и глубоко переживал тяжелую утрату.
Но предаваться горестным мыслям пришлось недолго. Казачий пикет, стороживший проселочную дорогу, ведущую в село Городище из Дорогобужа, известил о приближении двух неприятельских колонн.
– Вот случай, господа, поражением врагов отдать воинскую почесть праху великого героя, – сказал Денис офицерам, облачаясь в свой походный кафтан и пристегивая саблю.
В Городище стояли ахтырские гусары под командой Бедряги и Бекетова, а также пехотная рота старика мичмана Храповицкого. Остальная кавалерия, под начальством Степана Храповицкого и Чеченского, ночевала в соседней деревне Луги. Послав туда приказ ударить на неприятеля с тыла, Денис вывел гусар и пехоту на окраину села, укрыв часть войск за избами.
Вскоре на дороге в клубах пыли показалось около четырехсот французов. Встреченные у околицы
