Нахлобучив шапку-ушанку и подняв воротник шинели, Денис ехал рядом с Митенькой Бекетовым. Денису дремалось и в разговор вступать не хотелось, зато Бекетов, получивший несколько писем из дому, находился в возбужденном состоянии и ни на минуту не умолкал:
– Мне сестра из Пензы пишет, что у них большое ополчение собрано и от добровольцев отбоя нет… Прежде на войну со слезами провожали, а теперь матери и жены сами своих кровных на защиту отечества посылают. Муж сестры Дмитрий Васильевич Золотарев – он там уездным предводителем – целый полк собрал и сам в командиры записался.
– Дворянству и следует пример подавать, – буркнул Денис. – А то, брат, кончится война…
Он запнулся и не докончил того, что хотел сказать. Душевное беспокойство, вызванное разговором гусар, немного улеглось, но мысль о том, что после войны крестьяне могут потребовать «волюшки», не выходила из головы. Да стоит ли говорить об этом с Митенькой? Может быть, вообще ничего и не случится.
А Бекетов, пропустив мимо ушей слова командира, продолжал:
– После войны, Денис Васильевич, обязательно к нам поедем… Увидишь, какие люди у нас славные! И сестра, я уверен, тебе понравится… А детишки у нее – просто прелесть! Особенно младшая дочка, Евгения, крестница моя… Я уезжал в армию, ей всего четыре месяца было, а сейчас, пишет сестра, уже болтать начала…
– В дядю пошла, – усмехнувшись, тихо сказал Денис, которому болтовня Митеньки порядком надоела.
– Ты что-то сказал, кажется? – повернулся к нему Бекетов.
– Имя, говорю, у племянницы твоей хорошее. Евгения…
Неожиданно из-за леса, показавшегося впереди, полыхнули орудийные выстрелы. Один из снарядов, не долетев нескольких шагов до дороги, шлепнулся в лужу, подняв вверх большой черный фонтан. В отряде произошло замешательство. Лошади шарахнулись в сторону. Кто-то из гусар вскрикнул. К Денису подскакал Степан Храповицкий, находившийся в разведке.
– Французы за лесом, Денис Васильевич! Несколько пехотных и кавалерийских колонн из Вязьмы двигаются…
– Что за черт? Неужели опять нас ловить?
– Не думаю… Войска, по всей видимости, регулярные и в составе не менее дивизии…
– Что ж, делать нечего, придется нам маршрут изменить. Прикажи, чтоб казаки на Медынскую дорогу отходили… Да хорошо бы «языка» выхватить, узнать поверней, кто и куда путь держит?
Отряд свернул в сторону и вскоре подошел к бурлившей от осенних дождей реке Угре. Французы преследовали. Пришлось отбиваться от наседавшей кавалерии фланговыми нападениями и перестрелкой. И лишь в сумерках, переправившись через реку, узнали, в чем дело. Захваченный в плен французский драгун показал, что войска Эверса по приказу Наполеона двигаются на Калугу.
Послав в главную квартиру уведомление о неприятельском маневре, Давыдов, не знавший истинного положения, отвел свой отряд в большое торговое село Красное.
Настроение у Дениса было скверное. Отступление всегда его удручало, а сейчас к тому же – и это было главное – возникли серьезные опасения за судьбу плодородных калужских районов, куда, очевидно, намеревались прорваться французы.
На другой день, в полдень, в село Красное прискакал Ермолай Четвертаков, сопровождаемый конным отрядом своих партизан.
Войдя в избу сельского старосты, занятую командирами, Четвертаков с обычной молодцеватостью вытянулся по-военному и, глядя на Дениса улыбающимися глазами, отрапортовал:
– Явился поздравить, ваше высокоблагородие… Москва от неприятеля очищена!
Неожиданная новость всех присутствующих просто ошеломила.
– Москва… освобождена? – только и мог выговорить Денис, чувствуя, как от большой нахлынувшей радости слова словно застревают в горле.
– Неделю назад!.. – подтвердил Четвертаков. – Ежели сами увериться желаете, мы двух пленных доставили…
– Москва наша! Москва наша! – совсем по-детски воскликнул Бекетов и бросился обнимать товарищей.
– А куда же в таком случае французы двигаются? – спросил Храповицкий, обращаясь к Четвертакову.
– Сказывают, будто, на Калужскую дорогу войско свое Бонапарт направил, да наши под городом Малоярославцем остановили… Ныне по старому пути, через Вязьму, неприятель бежит…
– Вот оно что! – сообразил наконец Денис. – Значит, предполагалось соединение с войсками Эверса в Калуге, да не вышло дело…
– Так точно, ваше высокоблагородие! Не вышло! – сказал, широко улыбаясь, Четвертаков. – Француз боек, да русский стоек. Наступил Бонапарт на Москву, да оступился!
Денис не выдержал. Подошел к Ермолаю, крепко его обнял.
– Ну, спасибо за добрые вести, любезный… Об усердии твоем не премину начальству доложить! А теперь давай-ка сюда пленных, попробуем от них еще что-нибудь выпытать..
Тем временем слух об освобождении Москвы от неприятеля всполошил все село. Когда Денис закончил допрос пленных и вышел на улицу, он увидел большую толпу крестьян, собравшихся около избы. Тут были и старики и женщины с грудными детьми на руках. Всем не терпелось услышать, что скажет командир отряда.
– Правда ль, кормилец, Москву-то освободили? – спросил стоявший впереди других сгорбленный старик в рваном армяке, опиравшийся на толстую суковатую палку.
– Правда, правда, – подтвердил Денис. – Бежит неприятель из России.
Толпа, на минуту притихшая, колыхнулась и забурлила. Люди с просветлевшими лицами крестились, плакали, обнимали друг друга. Со всех сторон послышались радостные голоса и восклицания:
– Слава тебе господи! Дожили до светлого дня!
– Матушка наша белокаменная…
– Не сладко, знать, гостилось хранцам в Москве-то!
– Калачи московские не по вкусу!
– Зато пару там им поддали и кости прогрели!
А стоявший в сторонке высокий безрукий крестьянин в солдатской рубахе, с медалью на груди, пояснял окружившим его сельчанам:
– Москва всем городам город… Понимать надо! От нее вся земля русская зачалась… Без Москвы, как без головы… За нее и на черта полезешь!
В это время ударил колокол. Празднично настроенный народ потянулся в церковь. К Денису и командирам подошел староста, приземистый щербатый мужик в суконной поддевке и смазанных дегтем сапогах.
– Батюшка наш молебен и крестный ход надумал… Ежели желаете с народом помолиться, милости просим, – радушно пригласил он, степенно разглаживая окладистую, начавшую седеть бороду.
– Да, да, непременно… Спасибо, любезный! – отозвался Денис.
Командиры охотно согласились. Все направились вслед за старостой.
Дениса тронула и умилила картина народного торжества. «Ведь, наверное, в Москве не многие из них и были, – думал он, – а сколько чистой, бескорыстной любви к священному городу… И как чудесно выражают они свои чувства. „Без Москвы, как без головы… За нее и на черта полезешь!_“ Да, именно так думает и этот крестьянин, и я, и каждый русский… За тебя на черта рад, наша матушка Россия!»
Последняя фраза родилась неожиданно. Она выражала собственное чувство Дениса. Фраза хорошо звучала, так и просилась в стихи. Денис мысленно разбил ее на строки и повторил еще раз:
«Ей- богу, не плохо, – подумал он, – надо записать, пригодится…» И, довольный своей поэтической находкой, улыбнулся.
А на улице начинало вечереть. В небе сквозь редкие облака просвечивали первые неяркие звезды. Кругом не умолкал оживленный говор. Из церкви выносили иконы и хоругви. Веселые, ликующие звуки
