что смотри, пока можешь…
Мерзко ухмыльнувшись, Н`Рек отстал, придерживая лошадь и снимая шапку, – телега въезжала на главную площадь. Все здания, окружавшие ее, не имели окон, но двери зданий выходили в сторону церкви.
Огромная, выложенная темным, не отражающим лучи света камнем, площадь поражала не столько размерами, сколько именно необъятностью этой первозданной черноты. Казалось, что телега едет по остывшим углям ада. И посреди этого мрачного поля возвышалось огромное белоснежное здание, покрытое золотой росписью и главенствующее над всеми зданиями города – храм Триединого.
– Зачем направляетесь в дом Божий со скверной повозкой, возлюбленные чада Божьи? – Несмотря на умильный тон, выступившие из тени священники могли своим видом внушить ужас банде разбойников и разогнать ее – причем по одному. Три фигуры, вышедшие на свет из какой-то неприметной щели, поражали своей мощью: бугрящиеся горы мышц, крепкие бритые головы и явно не декоративное оружие, слабо сочетающееся с простотой монашеской рясы. Увидев их, вздрогнул не только Элан. Охранники торопливо сделали какой-то сложный знак, а Н`Рек, соскочив с коня, принялся взахлеб шептать что-то старшему из святош, всунув ему в руку несколько монет, отливающих золотом. Наконец фигуры, повернувшись, скрылись в тени стен, а рыжебородый, суетливо вскочив на коня, вновь дал команду двигаться, утирая вспотевшее лицо.
– Давайте к храму, и никуда не сворачивайте. У них новый налог: не осененные благодатью божьей должны платить за все время, проведенное возле дома Триединого, и трехкратно – за пребывание в нем. Так что чем меньше времени мы потратим – тем больше сэкономим. Давайте, пошевеливайтесь!
Охрана у ворот самого храма, похоже, была уже предупреждена и без разговоров открыла чугунные, скорее декоративные, чем охранные ворота, венчающие изгородь – низкую, богато разукрашенную, ограждающую церковь от черноты площади, – и отряд торопливо въехал во двор храма. Земля здесь была белоснежной, и даже грязные сапоги путешественников не могли оставить на ней ни пятнышка. Элан присмотрелся – все под ногами сияло мягким, чистым светом, но земля оставалось землей, а грязь – грязью.
– Тот ли это еретик, о котором нам поведали стражи?
Хранитель вздрогнул. Откуда-то из недр храма вышел священник, причем умудрился сделать это совершенно бесшумно, что было удивительно при его комплекции. Размерами он не уступал, а то и превосходил давешних охранников, но мышцами здесь и не пахло. Все было покрыто жиром: огромные жирные руки, массивные перстни, которые тонули в складках кожи, живот, выпирающий вперед на полметра, с массивным, сложным золотым знаком на нем, и головной убор из мягкой ткани, расшитый непонятными знаками и отягощенный драгоценным металлом. Однако, несмотря на кажущуюся беспомощность, двигался этот священник легко и тихо, а глаза глядели пристально и цепко.
– Да, святой иерарх! Это несомненный маг, который обнаружился среди моих рабов. Похоже, он спятил в ожидании Триединого и таскается повсюду с ржавой железкой, называя ее мечом… – Н`Рек с поклоном протянул священнику сверток, в котором Элан не без удивления узнал свой собственный Меч.
Иерарх испытующе посмотрел на землянина.
– Это правда? Ты действительно тот, кто приходит Триединым? А это твое оружие?
Хранитель рассмеялся.
– Я обычный человек. А это – действительно мой меч. Другого у меня нет, да мне его и не нужно – я привык к этому. Поэтому во имя бога, которому ты молишься, отпусти меня и верни мои вещи!
Иерарх прикрыл глаза и задумался. Во дворе как-то сразу стало очень тихо – все стояли молча, внимательно наблюдая за лицом священника, по которому пробегали какие-то тени. Наконец он открыл глаза и провозгласил зычным голосом, сразу же заполнившим двор храма и спугнувшим стайку птиц с его крыши:
– Поелику не установлено, тот ли это маг, о котором нам говорил работорговец Н`Рек, он получит лишь часть обещанной награды, а именно – сто золотых. Странник же, именуемый Эланом, будет гостем Церкви до тех пор, пока она не убедится в его истинных намерениях и внутренней сущности.
Откуда-то из неказистых построек вынырнули несколько человек со сложной символикой на одежде, резко вывернули руки землянину и поволокли в глубь храма. Последнее, что успел увидеть Хранитель, – стоящего посреди двора Н`Река с протянутой рукой и священника, не спеша перебирающего монеты.
Глава 5
Первые несколько дней Элана вообще ни о чем не спрашивали. Странные люди в коричневых рясах сидели, уставившись на него, и что-то бормотали себе под нос. О том, что это маги, Хранитель понял только тогда, когда у одного из них что-то не заладилось, и он вспыхнул, как спичка, сразу весь, с головы до пят. Тем не менее воспользоваться сложившейся ситуацией и сбежать он даже не попытался – несколько уроков, преподанных в первый же день, показали ему, что стража храма, равнодушная к жизни и смерти, как к своей, так и чужой, не спускает с него глаз. И хоть зачастую ее не было видно, но за красивыми портьерами и драпировками всегда сидели несколько человек с арбалетами, неизменно нацеленными на Элана.
Знать, что за тобой постоянно наблюдают минимум три пары глаз, – это жутко раздражало. Сильнее раздражали лишь проповеди. Хранитель и на земле не ходил в церковь, полагая, что если Бог есть и так всесилен, как расписывают священники всех мастей, то ему совершенно не нужны посредники для того, чтобы заглянуть в душу к человеку и узнать, чего он стоит. Здесь же приходилось минимум пять раз в день ходить на проповеди – их обычно вели в общем зале церкви, огромной, забитой весьма богатым и преуспевающим людом. Элана, естественно, не смешивали с толпой – его сажали на низкую скамеечку в темной нише, скрытой в одной из боковых стен, и в спину ему тут же упирались как минимум два клинка. Церковники справедливо опасались, что Хранитель может воспользоваться скоплением людей и попытаться сбежать. Проповеди были длинными и чрезвычайно нудными. Первое время Элан пытался на них дремать, пока однажды один из стражников, впав в религиозный экстаз, не нажал слишком сильно на клинок, разрезав ткань и оставив внушительный порез на коже. Рану обработали, стражника сменили на более аккуратного, но теперь приходилось быть начеку, отслеживать движения клинков и поневоле прислушиваться к тому, что говорилось в проповедях.
Это была дикая смесь самых разных религий. Видимо, не один Хранитель пытался донести верования своего народа до здешних жителей. Христианство и ислам, буддизм и язычество, щедро приправленные фантазией местных священников, создавали совершенно невообразимую смесь демагогии и риторики, замешанную на страхе и приправленную мистицизмом.
Однажды коснулись и пришествия Хранителей.
– Боги добры, они не лишают своих чад свободы воли, позволяя им самим исправить грехи своего рождения, – вещал с трибуны елейный проповедник с неожиданно сочным, властным голосом. – Рожденные из греха родителей, во крови, в грешной плоти, вы самим своим присутствием оскорбляете Творца! Он должен был бы уничтожить вас еще при рождении! Но Бог милосерден – он удалился от вас, чтобы вы не оскорбляли его вида своим ничтожеством! Он дал вам возможность исправиться, он дал вам тысячи жизней, прожив которые вы станете лучше и сможете находиться подле него. Но даже столь великий план нуждается в усовершенствовании! Вы, своим ничтожеством и своими грязными мыслями, вынуждаете ЕГО появляться в нашем мире, что уже достаточно тяжкое испытание для чистого духа. Поэтому он воплощается в триедином теле, созданном, чтобы быть мудрым, милосердным и жестоким одновременно – в Драконе, Человеке и Мече! По отдельности они ничто, скорлупки посуды, созданной для одной цели, неспособные на величие! Однако в момент их единения божественная сущность нисходит на них; и они становятся Триединым – сыном Божьим, присланным на Землю для суда над людьми! И если мы презираем их по отдельности, то при появлении божества надлежит упасть ниц и молить его о милосердии! Ибо если обратит он на нас свой гнев, рухнут даже горы, и реки потекут вспять, и раздастся скрежет зубовный…
Священник перешел к обычному набору угроз для отъявленных грешников, обещая спасение тем, кто больше пожертвует храму, а Элан погрузился в раздумья. Хитро придумано! Значит, сейчас он – меньше, чем человек, никто, кусок разбитой чашки, и лишь церковники будут решать, что с ним делать. Великая вещь – демагогия! Вроде и суть не исказили – а повернули все так, что только они одни решают, как и когда появится их бог, да и бог ли он…
Похоже, его раздумья не остались незамеченными. На следующий день его никуда не повели, оставили
