Василии Львовиче сообщалось, например, следующее: «Он в 1816 году, имея 24 года от роду, был уже подполковником, а в 1820 году вышел в отставку с полковничьими эполетами».
Из формулярного списка, имеющегося в деле В. Л. Давыдова («Восстание декабристов», т. X, 1953 г.), можно видеть, что В. Л. в 1816 году был гвардейским ротмистром, а в подполковники произведен в январе 1817 года, в связи с переходом в Александрийский армейский гусарский полк, находившийся в бригаде, которой командовал Д. Давыдов. Полковником в отставке стал Василий Львович, как видно из опубликованных нами писем, лишь в 1822 году. Между тем через четыре года Василий Львович, давая показания следственному комитету, сообщил, что он уволен по прошению вовсе от службы за ранами в 1820 или в 1821 году. Конечно, Василий Львович прекрасно помнил, что он уволен значительно позднее, но ему явно хотелось отдалить время увольнения с военной службы и одновременно напомнить о своих ранах, явившихся якобы единственной причиной отставки. Заметим, что выражение «за ранами» в письме Д. Давыдова подчеркнуто.
А о степени близости Д. Давыдова к двоюродному брату-декабристу свидетельствует признание, что он любит его «как родного брата».
32
Очевидно, в это же время Д. Давыдовым написан небольшой очерк о Кульневе в Финляндии; в 1824 году этот, очерк был опубликован в журнале «Мнемозина», издаваемом В. Ф. Одоевским и В. К. Кюхельбекером.
Тогда же по просьбе А. Бестужева и К. Рылеева, начавших издавать альманах «Полярная звезда», Д. Давыдов послал им несколько своих элегий. В «Русском инвалиде» 10 января 1823 года в рецензии на первый номер «Полярной звезды» сообщалось: «Здесь блистают знаменитые имена и изящные произведения Жуковского, Крылова, Вяземского, А. Пушкина, Давыдова, Баратынского, Гнеднча».
33
Через год, когда умер начальник кавказской линии генерал-майор Сталь, Ермолов вновь возобновил ходатайство о назначении Д. Давыдова. Эти ходатайства вывели из себя императора. Они были отклонены в самой резком форме. 12 июля 1825 года Ермолов писал Закревскому: «После смерти Сталя я просил о Денисе, но мне отказано таким образом, что я и рта не могу более разинуть» (РИО, том 73).
34
Мне потому кажется извинительным столь большое публицистическое отступление в хронике, что до последнего времени, как ни странно, исследователи жизни и творчества А. С. Грибоедова не считали нужным в числе близких его друзей даже упоминать Дениса Давыдова.
А ведь А. С. Грибоедов почти 14 месяцев, творчески наиболее напряженных, когда заканчивалась работа над «Горем от ума», провел в тесном общении с Д. Давыдовым. Это факт, подтверждаемый и письмами самого А. С. Грибоедова, и признанием Д. Давыдова («находясь с ним долго в весьма близких отношениях»), и Вяземским, и, наконец, племянницей братьев Бегичевых («Воспоминания о Д Н. Бегичеве» Е. Соковинной. «Исторический вестник», 1889, т. III).
Несомненно, исследователи и биографы А. С. Грибоедова сделали бы не мало новых, интересных открытий, если б отнеслись с должным вниманием к его связи с таким хорошо осведомленным во многих общественно-политических делах человеком, каким был Д. Давыдов.
Разве не стоит, например, размышлений грибоедовская фраза о «буйной и умной» голове Дениса Давыдова? Припомним, при каких обстоятельствах она написана. Это было ранним утром, 4 января 1825 года. Грибоедов именно тогда жил в горячем атмосфере зреющего декабристского восстания, жил, «окруженный дружбой и любовью заговорщиков», как пишет М. В. Нечкина.
И вот что-то случилось. Грибоедову не спится. Он решает поделиться меланхолическими мыслями со старым другом С. Н. Бегичевым. Все обычно, ничего странного! Вдруг Грибоедову вспоминается Денис Давыдов, вернее какой-то крепко запавший в душу разговор с ним, и следует такое признание: «Нет, здесь нет эдаком буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».
Уточним, что Д. Давыдов в период московского общения с Грибоедовым не пил, не буянил, отличался примерным, «благоразумным» поведением, стало быть, буйными, смелыми были мысли Д. Давыдова, которые припомнились Грибоедову спустя семь месяцев после отъезда из Москвы.
Думается, что затронутые вопросы, касающиеся связи А. С. Грибоедова с Д. Давыдовым, заслуживают самого серьезного исследования.
35
Этот разговор Дениса Давыдова с Грибоедовым описан Вяземским в его воспоминаниях
36
Книга эта, написанная отцом братьев-декабристов, была в то время особенно популярна в либеральных кругах. Она издана в Петербурге в 1823 году.
37
Вопрос о Кавказском тайном обществе до сих пор остается недостаточно исследованным. В своих записках декабрист С. Г. Волконский пишет, что после нескольких встреч на Кавказе с Якубовичем он «получил, если не убеждение, что существует на Кавказе тайное общество, имеющее целью произвести переворот политический в России, и даже некоторые предположительные данные, что во главе оного сам Алексей Петрович Ермолов и что участвуют в оном большею частью лица, приближенные к его штабу. Это меня ободрило к большей откровенности, и я уже без околичностей открыл Якубовичу о существовании нашего тайного общества и предложил ему, чтоб кавказское общество соединилось с Южным всем его составом. На это Якубович мне отвечал: «Действуйте, и мы тоже будем действовать, но каждое общество порознь, а когда прилет пора приступать к явному взрыву, мы тогда соединимся. В случае неудачи вашей, мы будем в стороне, и тем будет еще зерно, могущее возродить новую попытку. У нас на Кавказе и более сил, и во главе человек даровитый, известный всей России, а при неудаче общей, здесь край и по местности отдельный, способный к самостоятельности. Около вас сила вам, вероятно, не сручная, а здесь все наше по преданности обшей к Ермолову…»
С. Г. Волконский подробно рассказал об этом прежде всего В. Л. Давыдову, который переписал отчет Волконского Тульчинской директории.
