– Я не теолог, – насторожился Урия.
– Нет, но ты всю жизнь был мартинистом, так ведь? Ты поступил в семинарию мартинистов. Должен же ты знать какие-то доктрины своей веры.
– Естественно. – Урия поднял голову. – И все равно есть много неясного.
– Это я понимаю. Мы будем говорить в общем смысле. Почему воплощение невозможно с точки зрения мартинистов?
Урия некоторое время приводил в порядок свои мысли, хотя его веру уже немного подточили воспоминания о комментариях Кидда по поводу воплощения.
– Причина невозможности перевоплощения в том, что каждый индивидуальный человек – это уникальное творение Господа, наделенное свободной волей и получившее свой срок жизни, чтобы сделать свой выбор: служить добру или злу, Богу или дьяволу. Господь так любил людей, что послал своего единственного сына Айлифа показать нам путь к вечному спасению. Бог милосерден, но он и справедлив. В конце нашей жизни каждый ждет судного дня, когда наши души окажутся угодны Господу и попадут на небо или окажутся брошенными в пламя чистилища.
Дост оперся подбородком о руку, и подбородок слился с ладонью руки, на которую он опирался.
– Ваш Аи лиф вначале, когда его вам дали, был человеком, который стал богом, или это уже был бог, притворяющийся человеком?
Урия пожал плечами:
– Теологи говорят, что он дорос до осознания своей божественной сущности, поскольку по воле Бога достиг всей глубины человеческого страдания. Его душа испытала все, что суждено испытать людям после смерти, а потом он вернулся в свое тело, чтобы показать нам на своем примере, что жизнь бесконечна. Раз его душа смогла жить после смерти тела, то и наши души обретут новое существование, если мы в Судный день будем приняты на небо.
– Итак, вы, айлифайэнисты, признаете, что человек – это есть и тело, и душа.
– Да, но после смерти живет только душа. Исключение – только Айлиф и Лилит, его мать. Они были взяты на небо в телесном облике.
Дост сощурил свои металлические глаза, и на минуту у Урии возникло неприятное ощущение, что на него уставился Кидд.
– То, что ты мне сейчас рассказал, звучит как-то инфантильно. А сам ты чему из всего этого веришь?
О первом, что пришло на ум, Урия промолчал.
– Да ведь я не теолог. Тех, кого готовят к военной и церковной службе, догме и доктрине обучают поверхностно. Я могу тебе рассказать только то, чему меня обучали.
– Я ведь не об этом спрашивал.
Илбириец долго рассматривал свои руки, потом пробормотал:
– Не могу тебе ответить, не знаю.
– Постарайся ответить честно. Чего стоит вера, не подвергнутая испытанию?
Урия поерзал, чувствуя себя совсем уже неловко:
– Я верю в то, что Айлиф родился, прожил свою жизнь, умер и снова воскрес. В Писании полно притч и косвенных указаний. Не могу сказать, что чему-то я верю, а чему-то нет. Просто не знаю. Я с детства все принимал на веру, но у меня, как и у других, появились вопросы.
Выражение лица Доста смягчилось.
– Честный ответ. – Он отнял руку от подбородка. – Позволь задать еще вопрос. Ты тут говорил, что каждый человек – уникальное творение Господа. Если это так и душа живет вечно, не могла ли она быть создана прежде тела? Или они создавались одновременно?
– Это роли не играет, ведь
– Хороший ответ. Тогда я тебя спрошу: ты больше похож на мать или на отца?
Урия встряхнул головой, пытаясь сообразить, с какой целью Дост коренным образом изменил тему разговора.
– На отца. Он тоже был рыжим, и глаза зеленые.
– Ладно. – Дост поднял руки, и его большие пальцы превратились в лезвия. Он сложил ладони, и лезвия пронзили их. Затем развернул ладони вниз, и жидкий металл заструился из них, как струилась бы кровь. Оба потока повисли в воздухе, не сливаясь. Капли из правой руки приняли форму кубиков, а из левой – форму шариков.
– Допустим, что ты – смесь своих родителей, согласен?
– Согласен.
– Ладно. – Дост соединил руки. При этом шарики и кубики перемешались, но не потеряли своей формы. – Ты и каждый из твоих братьев – это особый вариант смеси, согласен? Теперь, если у тебя будут дети, они наполовину будут состоять из тебя, а наполовину из твоей жены, так?
– Так.
Снова движение руки, и смесь рассыпалась на десять произвольных кучек.
– Даю тебе десять детей, каждый из которых – наполовину ты и наполовину их мать, то есть каждый – на четверть состоит из твоих родителей, верно?
Урия согласился.
