ковры, вышивки и очень красивые ювелирные изделия. Урия помогал при разгрузке «Горностая» и заметил, что парового двигателя в трюме уже нет. И еще: с ящиков, содержащих товары илбирийского производства, нужные для бартера, бесследно исчезли – были выжжены товарные знаки фирмы «Гримшо. Торговля и Перевозка, Лимитед», которые он видел на них раньше. Ни на одном ящике не было наклеено марок налоговой службы, и он ничуть не сомневался, что изделия из Тандрагона пойдут в обход таможенного контроля при выезде из Арана.
Урию удивило, с какой откровенностью Оллис рассказывал им о своих сделках. Он жаловался, что «Сант-Майкл» изменил обычный курс. Что, конечно, хорошо – с бандитами, которых удалось застать в деревне, расправились. С этим боевым кораблем, увозившим в город спасенных людей, «Горностай» встретился, к счастью, уже возвращаясь в Дилику. Оллиса лишь немного напрягло случившееся, но он не опасался, что его деяния могут привести к официальному расследованию. Он был абсолютно откровенен с Урией, а тот, не желая снова нарваться на поучения, поостерегся задавать вопросы.
Оллис, как любой из Рокстера, явно считал контрабанду не преступлением, а обязанностью нации. С другой стороны, зная, что Урия и Кидд покинули Илбирию тайно, он полагал, что и они в лучшем случае вне закона. А после того, как Кидд спас ему жизнь, вообще видел в них близких и добрых друзей. Он им помогал и доверял, не опасаясь доноса.
«Ну и дурак этот Оллис. Почему он считает, что мы его не выдадим? Он из Илбирии контрабандой вывез паровой двигатель и знает, что мы в курсе. Вот выдадим его – и нам будет всякое признание и блага. Зачем он возвращался за нами? Умотал бы назад, в Илбирию, и молился бы, чтобы нас кокнули в Дилике или по дороге в Гелор. Или нанял бы кого-нибудь, чтобы нас прикончили».
Урия повернул голову: справа от него покачивался привязанный к своему седлу Кидд.
– Полковник, могу ли я узнать ваше мнение? Кидд не сразу его услышал, потом кивнул:
– А почему бы нет, у вас же есть язык… Молодой человек проигнорировал поправку.
– Зачем капитан Оллис вернулся за нами?
– Сдержал слово. Бросить нас недостойно человека его чести.
– Это Оллисто – человек чести? – вызывающе расхохотался Урия, и горы Гимлан ответили ему насмешливым эхом. – Да у него столько грехов, что даже на всю жизнь прикованный в исповедальне, он не приблизится к их отпущению.
– Значит, по-вашему, у грешника нет чести? Интересная позиция. – Кидд повернул голову к Урии, и его глаза ослепительно блеснули в лучах солнца. – И потом, с чего вы решили, что Оллису необходимо в чем-то исповедоваться?
– Ну как же, сэр, прежде всего он контрабандист. Ворует у правительства. Преступления он совершает из жадности и зависти. – Урия вздохнул, отметив, что слепой с сомнением пожал плечами. – Разве не грешник?
– Нечетко мыслите. Не обосновываете. – На лице Кидда читалось разочарование. – Приложите к проблеме способность анализировать, с какой работали над своим проектом. Каковы условия, определяющие, что грех совершен?
Урия запыхтел, раздувая ноздри. «Спросишь мнение, втянет в спор».
– Грешник понимает, что его действие противозаконно, и совершает поступок с полным осознанием его незаконности.
Кидд кивнул:
– В горах Гимлан есть закон, что коровы священны и их есть нельзя. Вы это знаете. Совершаете ли вы грех, если в этой земле станете есть говядину?
– Нет.
– Но ведь для данной местности это грех. Вы это знаете, следовательно, вы поступаете с полным осознанием незаконности поступка. Разве это не соответствует вашему определению греха?
– Да, но здешний закон ко мне неприменим.
– Вот как? Значит, вы оказались выше закона? Почему он к вам неприменим?
– Потому что это закон для народов Арана, – нахмурился Урия. – Для них поступок плох, а не для меня.
Лицо Кидда стало строгим.
– Выходит, грех зависит от ситуации? Значит, нет абсолютного понятия, что грешно, а что нет?
– Зло грешно. Грешно совершать злые поступки.
– Тогда определите понятие зла.
– Не слишком ли мы удалились от моего исходного вопроса?
– Вы пошли в атаку, теперь разбирайтесь с копьями, кадет.
Зрелище копья с насаженной на него головой Кидда мелькнуло перед внутренним взором Урии.
– Зло – антоним любви.
– А что есть любовь? Урия внутренне зарычал:
– Самая большая любовь, какую человек может проявить к другому, выражается в том, чтобы отдать жизнь за другое лицо.
– Прекрасная цитата из поучений Айлифа его ученикам, хотя вы могли бы сказать и лучше. – Кидд вздохнул и покачал головой. – Но пока сойдет. Итак, вы говорите, что любовь есть альтруизм, свободная отдача части самого себя?
– Да, – кивнул Урия.
